По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года. И. А. Козлов

ее настоящей напасти последних ста лет – «вечном “восточном вопросе”»[429]. Формулировался он довольно просто: что делать с этим давно «больным человеком», который улегся у берегов Босфора и Дарданелл, и как делить наследство в случае его смерти? Безнадежно больной и уже в процессе медленного разложения считали Османскую империю.

      Время от времени кто-то не выдерживал и, исходя из собственных интересов и представлений, начинал давить на империю Османов. В 1853 г. такую попытку предпринял Николай I. Все началось с, казалось бы, безобидной защиты интересов православного духовенства в Палестине, а продолжилось довольно откровенными предложениями, которые в Вене и Лондоне расценили однозначно: российский император считает «больного» уже одной ногой в могиле и предлагает договариваться о дележе его наследства[430]. Выглядело это явной претензией на «окончательное» решение Восточного вопроса.

      Однако претензия вылилась в череду нерешительных и плохо продуманных действий. Российский император получил совсем не то, на что рассчитывал. Вместо нейтралитета великих держав в русско-турецком конфликте, а в идеале – согласованного с ними дележа турецких территорий, он напоролся на вооруженное выступление европейской коалиции в защиту Оттоманской империи. Разразилась Восточная (Крымская) война.

      За свои роковые просчеты Николай I заплатил сполна – своей преждевременной смертью. Его соратники во главе с новым императором Александром II позволили союзникам выиграть войну. В итоге России помяли южные бока и под пацифистской вывеской нейтрализации запретили иметь военный флот на Черном море. Так почти на двадцать лет Восточный вопрос, время от времени закипая, погрузился в тину обыденности европейской политики. А в России тем временем началась эпоха либеральных реформ.

      Для всех заинтересованных сторон европейского, как тогда говорили, «концерта» великих держав Восточный вопрос все больше становился настоящей головной болью. Особенно в периоды его кризисного обострения было отчетливо видно, что этот вопрос не решается, к общей выгоде всех европейских держав. Слишком различны были интересы, а противоречия глубоки. А раз так…

      Если, согласно честертоновскому принципу, проблему нельзя решить, значит ее надо пережить. Вот великие державы и «переживали» Восточный вопрос, выжидая благоприятные возможности поживиться. И конечно же, все с разной степенью искренности не скупились на миролюбивые и бескорыстные заявления, одновременно зорко приглядывая за другими заинтересованными «оркестрантами», дабы те не ухватили или не сотворили что-нибудь, уж очень индивидуально выгодное. Ежели кто-то и высовывался, как Россия в 1853 г., то тому давали по носу.

      Так что статус-кво на балканских и ближневосточных территориях Оттоманской империи и был тем самым вынужденным компромиссным алгоритмом решения-нерешения Восточного вопроса, который старались (или делали вид, что стараются) поддержать правительства «концерта»

429

«Как только на время утихает революционный ураган, можно с уверенностью сказать, что снова всплывет на поверхность вечный “восточный вопрос”», – писали К. Маркс и Ф. Энгельс весной 1853 г. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. IX. С. 371–372.

430

В конце 1852 г., разговаривая за обедом с графом Ференцем Зичи, Николай I заметил, «что настало время удалить турок из Европы, положить конец их хозяйничанью на Балканском полуострове и угнетению ими христиан». Эти слова он поручал передать в Вене, добавив, что рассчитывает на союз и дружбу императора Франца-Иосифа». В январе 1853 г. в доверительных беседах с английским послом в Петербурге Гамильтоном Сеймуром Николай I говорил: «Знайте, у нас на руках больной, тяжелобольной человек; было бы большим несчастьем, если бы ему удалось теперь ускользнуть от нас, особенно до принятия необходимых мер». Развивая эту мысль, российский император прямо спрашивал, что «не лучше ли раньше подготовиться» к падению Оттоманской империи, «чем втянуться в хаос, путаницу и в общеевропейскую войну». В конце концов Николай I дал понять английскому послу, что приемлемая для него комбинация российско-британского дележа Оттоманской империи могла бы выглядеть следующим образом: Молдавия, Валахия, Сербия и Болгария окончательно бы отошли в зону его влияния, а Египет и остров Крит были бы переданы Великобритании. Что же касается Константинополя, то Николай Павлович отрицал право какой-либо державы завладеть им, однако «намекал, что, возможно, ему придется взять эту столицу в виде залога». См.: Зайончковский А.М. Восточная война 1853–1856. В 2 т. Т. 1. СПб.: Полигон, 2002. С. 338–339; Тарле Е.В. Крымская война. В 2 т. Т. 1. М.: АСТ, 2005. С. 151–152; Дебидур А. Дипломатическая история Европы 1814–1878. Том II. Ростов н/Д: Феникс, 1995. С. 80–81. Переписка Г. Сеймура с госсекретарем Д. Расселом по вопросам, поднятым Николаем I, год спустя была опубликована в «Таймс». См.: England, Turkey and Russia // The Times. 1854. March 20.