Десант стоит насмерть. Операция «Багратион». Юрий Валин

многие в разодранной форме, некоторые с закатанными рукавами, полурасстегнутые, с грязным, выставленным напоказ нижним бельем, сосредоточенно звякали ложками. Пулеметные очереди с окраины казались отзвуком этого аритмичного звона. Андрон осознавал, что нужно что-то делать. Найти штаб, оттуда наверняка уходят машины в тыл. Нужно уезжать, возвращаться к месту постоянной службы, в Старую Обаль. Ну, зачем танковой дивизии еще и «наган» младшего политрука Лебедева? Оттянут конец дивизии тринадцать револьверных выстрелов? Быстрее вернуться, по памяти набросать сцены пекла боя…

      Штаб полка располагался где-то у складов – минометчики указали направление. Но до штаба Андрон опять не дошел…

      …Налетели немцы – Лебедев бежал прочь от разрывов бомб, земля вздрагивала под сапогами. Нужно было залечь, обязательно залечь, но лучше где-то подальше. Пылали сараи, мелькали смутные фигуры среди дыма и зелени изломанных яблонь. Андрон выскочил к корме танка – «Т-26» вяло дымил, броня стала черной. Мелькнула мысль залечь под броневым прикрытием – но вдруг по танку снова начнут стрелять? Дальше по дороге стоял еще один танк – незнакомый Лебедеву, стального цвета, с распахнутыми люками. Андрон в нерешительности остановился, озираясь. За поваленным плетнем виднелись ямки-окопчики, яростно махал, что-то указывая, залегший красноармеец. По закопченной броне звякнуло, Андрон с опозданием расслышал короткую пулеметную очередь, присел под защиту гусеницы, совершенно не понимая, откуда стреляют. Надо бы на другую сторону дороги перебраться – там сад погуще. Осторожно высунул голову – обзору мешало что-то темное, свешивающееся на скошенный лоб танка из люка механика-водителя. Андрон в приступе абсолютно неуместного профессионального любопытства пытался сформулировать необычную гамму: газовая сажа с прожилком багряного кадмия? На обугленный манекен похоже. Размером с подростка, руки с маленькими кулаками по-боксерски к груди подняты. Запах…

      …Несколько пришел в себя Лебедев, лежа за грудой кирпича. Помнилось, как бежал по улице, мелькали дома, свистели пули. Кто-то прятался за углом дома, что-то кричали, останавливали. Снова стреляли…

      Здесь между кирпичами и глухой стеной котельной было тихо. Тошнить уже было нечем. Андрон отодвинулся от лужи – кисловатый запах супа был непереносим. Перевернулся на спину: по небу, заслоняя нежно-бирюзовые облака, неслись клочья дыма. Желудок сжало – Андрон со стоном прижал руку к животу. Нужно прекратить. Просто невыносимо. Это не война. Это… невыносимо. Верещагин был старым, выжившим из ума, бородатым дураком-романтиком.

      Андрон потер лоб – кровь. Когда тошнило, о кирпич стукнулся. Столбняк можно подцепить. Фуражку хотя бы… Фуражка, как ни странно, уцелела. Лебедев дотянулся, принялся счищать с тульи брызги рвоты. В узкий проход за котельной ввалился боец, хрипло, загнанно дыша, прислонился к стене, вскинул было винтовку в сторону лежащего Лебедева, опустил:

      – Ранило, товщполитрук?

      – Контузило.