Рябиновый мед. Августина. Часть 3, 4. Человек на коне. Страшные сны. Алина Знаменская

нижний сосед. Следом за ним шел измученный бессонницей, издерганный начальник поезда.

      Он приблизился и заглянул в купе. Наткнувшись на колючий, напряженный взгляд Алексея, развел руками:

      – Товарищ командир, жалуются… вот.

      Алексей расстегнул кобуру и выдернул наган.

      – Мы никуда не уйдем, – тихо и внятно сказал он. – У меня назначение Реввоенсовета.

      Возмущенные муж с женой притихли. Начальник поезда предложил обеспокоенной паре занять другие места. Когда они ушли, Алексей подхватил детей и перенес их в освободившееся, самое дальнее, купе. Разобрал узел с тряпками, устроил детям постель.

      Сам вернулся к жене и уселся на лавке внизу, напротив нее.

      – Человек на коне, – пробормотала Ася.

      Алексей подумал, что она бредит, убрал почти высохший компресс с ее лба. Она открыла глаза:

      – Человек на коне – это ты, – повторила она и вновь провалилась в тяжелый бредовый полусон.

      Она пришла в себя оттого, что вагон перестал раскачиваться, и странные, неподходящие звуки проникали снаружи. Ася открыла глаза. Первой мыслью, посетившей ее, была мысль о смерти. Она умерла и находится в странном белом пространстве. Ее смущало небольшое оконце, закрытое ситцевой занавеской в мелкий цветочек, и голоса, доносящиеся оттуда, из сада. Да, за окном был сад. Ветер покачивал темные листья, среди которых прятались незнакомые круглые желтые плоды. «Я в раю», – осторожно подумала Ася и огляделась. Она лежала на широкой деревянной лавке. Рядом была еще одна такая же длинная и широкая лавка. Еще в комнате имелась деревянная кровать, убранная вышитыми подзорами. Сверху высилась горка убывающих по размеру подушек. Пол, стены и потолок были вымазаны белой глиной, в углу против иконы горела лампадка.

      – Так то ж хозяйка твоя? – донеслось снаружи. – А я ж гадаю, чи сестра?

      – Хозяин и хозяйка, – обстоятельно объяснял бойкий Марусин голосок. – А я у них в няньках. Мои все померли, а бабушка старая шибко, отдала меня в няньки. Ты, говорит, Маруся, слушайся хозяев и в люди выйдешь.

      – То-то ж. Не забижають?

      – Не… Августина добрая.

      – А сам?

      – Сам тоже добрый. Не ругается.

      – Так шо ж ты, нянька, не бачишь, шо детина у тебя в бураки полизла?

      За окном произошло движение. Асе стало любопытно, и она попыталась подняться. Прямо напротив нее на стене висело мутное зеркало в деревянной раме. Из зеркала на нее взирало незнакомое бледное, обритое наголо существо с отрастающей короткой щетиной волос, неожиданно большими глазами и ушами, стыдливо прижатыми к голове.

      Боже, какой ужас!

      Ася потрогала свою голову. Сомнений не оставалось: это бледное существо – она. Но она жива! Более того, она в каком-то доме, дом в саду, и все это ей не снится. Она отодвинула занавеску – на плетне висела перевернутая кверху дном крынка, а над плетнем качался головастый тяжелый подсолнух. Далеко вниз уходил огород, по которому, перепрыгивая через грядки, бежала Маруся. Там, среди метелок кукурузы, мелькала детская макушка. Рядом, под раскидистым деревом с ослепительно желтыми абрикосами,