Моя любимая еврейка. Арал Абилов

издали Сапара, бежали врассыпную, трусливо поджав хвосты. Наводил он страху и на мальчишек. Сапар резал не только скотину и ловко сбивал лезвием ножа сургуч с горловины бутылки, но и удалял крайнюю плоть мальцам. Когда пропустив пару стаканов водки и шепнув «биссимиля», он брал в руки причинное место мальца, тот терял дар речи и, выпучив глаза, озирался по сторонам. И уже потом, когда присыпав ранку золой из печи и допив початую бутылку водки, он уходил, малец орал благим матом. Он выл от боли, от собственного бессилия, и что теперь будет носить девичье платье, и ходить с растопыренными ногами. Поговаривали, что Сапар держит жену взаперти, что влюблена в него учительница Хана, дочка еврейки Рахель.

      – Ну что за люди, что за люди, болтают почем зря! – возмущался отец за вечерним чаем, – Лучше бы коровам титьки мыли. Не успеваем довезти молоко да завода, а оно уже скисло, а скисло, потому что грязное! И про Хану, и про Сапара все это брехня! Придумали, жену из дома не выпускает. А где эта жена? У нас в аулсовете она в списках не значится. Мы с Сапаром на фронте были. Он на Ленинградском, я на Донском тянули солдатскую лямку.

      – Так весь аул шепчется, – говорила мама, разливая чай. – Только ты один ничего не знаешь.

      – Я знать не хочу. Зачем мне это нужно, – кипятился отец, – У меня своих забот полон рот, ты сама знаешь. На прошлой неделе завезли десять ящиков водки, а уже выручку везти в город, в банк.

      Мама усмехнулась.

      – Ловкая она, эта Азиза. Выручку сделала. Сережки себе золотые прикупила. В город катается за товаром. Бесстыжая. На чужих мужиков зарится. Мало ее муж бьет.

      Отец тут же смутился и заерзал на месте. Он перевернул кесе и прихватив пиджак, вышел.

      – Завтра на Самбай поедем, Сапара найдем. Ты со мной, – бросил он мне.

      Мама отвернулась к окну. Расстроилась, подумал я. Отца и маму я любил одинаково, но маму я жалел. Взяв подушку и одеяло, я улегся спать в летнике. Стены здесь были окрашены мелом и пахли чудесно. Я представил Хану Давидовну. Да, она была необычная, не похожая на наших аульных девушек. Когда она шла по школьному коридору, то старшеклассники сверлили ее глазами, делали непристойные жесты, а затем, когда она скрывалась, гоготали, как идиоты. В такие минуты мне хотелось наброситься на них с кулаками. Смугленькая, с иссиня черными волосами, с горбинкой на носу, она была прекрасна. Мне не спалось, я хотел отчего-то плакать. Близкие и дальние звезды переливались хрустальном цветом. Желтый диск луны висел над аулом, ярко освещая округу – дома, деревья, верхушки тополей, вытянувшихся, точно свечи. Где-то в дымке белесого тумана гремел Карасу. Нет, думал я, Хана Давидовна не такая, зачем ей Сапар? Он же старик, волк волком. Она не такая, она другая, словно принцесса из сказок «Тысяча и одна ночь».

      Азиза, жена конюха Султанбека, днями стояла за прилавком. Светленькая, ладная, она иногда забегала к нам, оставляла отцу папиросы, чай маме. Посидев за дастарханом, она быстренько уходила.

      Как-то