Многоликий странник. Кирилл Шатилов

Чудеса! Чтобы проверить возникшее подозрение, Уил, не дыша, взялся обеими руками за шлем и легко поднял его над безвольно откинувшимся назад черепом. Догадка оказалась верной: между желтой макушкой скелета и кольчужным капюшоном он едва успел заметить горку бурой пыли, которая прямо на его глазах рассыпалась сквозь позолоченные колечки. Уил знал, что шлем никогда не надевается прямо на голову, а тем более если под ним капюшон кольчуги. Обычно сперва рыцари надевали пуховую шапочку, а сверху нее еще и полотняный или шелковый чепец. Именно эти шапочка с чепцом и превратились в бурую пыль под шлемом. Означать это могло только одно: труп несчастного воина просидел здесь под деревом настолько долго, что вся его одежда, сшитая когда-то из дорогих материалов и кожи, обратилась в прах и исчезла. Остался лишь метал, причем совершенно не тронутый временем. Неужели в этих местах и правда не бывает дождей, а если дожди и случаются, то вся влага сразу же испаряется на солнце, не успевая спровоцировать ржавчину? Похоже, то было единственное объяснение. И оно Уилу совершенно не нравилось. Если в мертвом лесу гибнут могучие вооруженные рыцари, на что может рассчитывать бедный торговец шерстью, у которого за душой-то всего единственная фляга с дождевой водой?

      Продолжая осмотр шлема, Уил убедился, что хозяином его был явно не англичанин. Подтверждением тому являлась надпись, выгравированная вдоль всего тонкого обода и больше смахивавшая на примитивный орнамент, элементы которого редко, но с определенной логикой повторялись: ломаная, иногда прерывающаяся линия, то и дело перечеркнутая короткими штрихами, то одиночными, то сдвоенными, со вписанными в ее причудливые изгибы крестиками или такими же короткими, но ни с чем не соприкасающимися штрихами. Кто бы ни гравировал шлем, делал он это отнюдь не по законам красоты. Значит, рассудил Уил, это надпись.

      Один из фрагментов выглядел следующим образом:

      В родном Уинчестере Уил слыл довольно образованным человеком, он умел не только считать, как того требовало его ремесло, но также читать и писать на английском и даже сносно разумел по-французски, будучи вынужденным время от времени общаться с тамошними купцами. Не знал он разве что латыни, однако с латинской вязью рисунок на шлеме Уил едва ли бы спутал. Оставалось лишь предположить, что перед ним язык неведомого ему народа, вероятно, одного из тех, которые, судя по рассказам пилигримов, обитали в превеликом множестве за далекими горами где-то на востоке большой земли. Только вот кто и когда заслал сюда бедного рыцаря, сложившего свою буйную голову среди мертвого леса, да так, что об этом вторжении молчали местные хроники?

      Уила одновременно обуревало столько невнятных вопросов, что он растерялся, не зная, с какого начинать. Ему, к примеру, не приходилось слышать, чтобы рыцари, даже не слишком благородные, передвигались пешком. Между тем нигде поблизости не было видно