Многоликий странник. Кирилл Шатилов

опыт подобного плененья, когда уже через день все дикарки были использованы мужчинами по прямому назначению и вслед за тем перерезаны, как свиньи. Ракли такой исход едва ли смутил бы, если бы ни два крайне неприятных обстоятельства, сопутствовавших казни: во-первых, ставшие свидетелями убийств своих сестер и жен воины шеважа пришли в ярость и чуть было не учинили в замке, куда их всех легкомысленно привели из Пограничья, нешуточный погром, при усмирении которого погибло еще несколько ни в чем не повинных виггеров, а во-вторых, первая часть надругательств вывела из себя женское население Вайла’туна, поскольку, как водится, кто-то из участвовавших в изнасилованиях, проговорился, и его никчемная похвальба на много дней лишила обитателей замка и половины Вайла’туна покоя. Именно поэтому появление в замке Локлана и его рыжей красавицы привело одних в излишнее возбуждение, а других – в не меньшее негодование. Все решили ждать, что скажет Ракли, однако тот, если и пожурил сына, то так, что об этом не стало известно даже Олаку. Увы, Ракли слишком многое прощал своему любимцу из того, чего не простил бы никому. Исключением не стал даже бедняга Ломм, младший брат Локлана, которого вечно подозрительный ко всем и вся Ракли не уличил, а лишь заподозрил в измене, что явилось вполне достаточным основанием для смертельного приговора. Правда, следует признать, что Ломм не отрицал вины, но и не сознавался в ней, предоставив свою недавно начавшуюся жизнь в руки отца и его ближайших советников из числа наиболее преданных эделей. Вспоминая эту невнятную и обросшую разными слухами историю, Олак по сей день всякий раз ежился, поскольку главную роль – роль палача – Ракли в последний момент отвел именно ему. Обычно исполнявший эти нехитрые обязанности эдель по имени Роджес как назло сделался больным и присутствовать на церемонии не смог. Ракли не простил ему подобного проявления малодушия: в свое время могучий старик Роджес был боевым наставником юного Ломма, так что внезапная болезнь палача многим показалась откровенно мнимой, однако это уже другая история. А тогда Олаку было велено безотлагательно облачиться в доспехи и длинную мантию Роджеса, чтобы простой люд не заметил подмены и не породил лишних пересуд. Лицо палача во время казни всегда скрывала кожаная маска. У вабонов бытовало поверье, будто жертва не должна видеть лица своего убийцы, иначе она заберет с собой его образ, и о последнем станет известно Квалу, что неминуемо приведет к его скорой гибели. Разумеется, речь шла об убийствах себе подобных, и на шеважа запрет ни в коем случае не распространялся. Мертвые шеважа отправлялись к своим богам. И вабонам не было дела ни до тех, ни до других. Олак справился с возложенной на него задачей без излишних переживаний. Самым сложным, как оказалось, было взвалить тяжеленный топор себе на плечо, что получалось у Роджеса легко и непринужденно, хотя одно топорище весило столько, что удар по лежащей на плахе