Аты-баты, шли солдаты. Борис Васильев

огорченно стоял в стороне.

      Мимо обиженного Суслина пробежал рослый Пригуда: постоянный правофланговый их училищных построений. Весело хлопнув расстроенного товарища по плечу, сказал, не скрывая распиравшего его счастья:

      – Прощай, Игорек. Служи и не тужи. Сейчас не попал на фронт, в другой раз пофартит!

      И побежал. Потом вдруг остановился, вернулся и протянул Игорю потрепанный командирский планшет:

      – Держи на память. Мне на фронте другой дадут. Счастливо!

      И убежал, радостно топая сапогами.

      Улучив момент, Игорь подошел к румяному майору. Не так чтобы очень уж решительно, но упрямо:

      – Разрешите, товарищ майор, обратиться с личной просьбой? – Он старался держаться уверенно. – Младший лейтенант Суслин. Начальник училища позволил обратиться непосредственно к вам.

      – Ну, что еще у вас? – неприветливо буркнул майор, глядя мимо Игоря.

      – Возьмите меня, товарищ майор, – умоляюще начал он. – Вы же всех взяли, а меня почему-то оставили. Одного.

      – Сказал – не возьму, значит, не возьму, – отрезал майор. – Мне восьмидесяти пяти позарез хватит. Ясно?

      – Почему же именно меня не взяли? – унылым голосом спросил Суслин.

      – Потому что вы недисциплинированны, Суслин, – с категоричностью, не допускающей возражений, сказал майор. – На фронте с такими, как вы, одна маета. Скисаете сразу и обижаетесь, как маленькие дети.

      – Вы же меня совсем не знаете…

      – И знать не хочу! Вот помотаетесь по резервам, пока не дозреете до фронтовой кондиции. На третьей норме тылового довольствия. Тогда, может, и выйдет из вас фронтовой офицер. Хотя лично я сильно сомневаюсь.

      Приложив руку к козырьку полевой фуражки, майор зашагал к головному вагону. Раздался паровозный гудок, глухо лязгнули сцепления, состав дернулся и пошел.

      Немногочисленные провожающие разошлись, и на пустом перроне остался лишь младший лейтенант Суслин. И долго стоял, с тоской глядя вслед ушедшему на фронт эшелону.

      Вечером у капитана состоялись проводы. Небольшая комната была набита гостями. Молодые офицеры и их жены тесно сидели за столом, во главе которого громоздилась мощная фигуpa командира полка.

      Первые тосты были уже провозглашены, за столом царил шумный и бестолковый общий разговор, слышались позвякивание ножей и вилок, шутки, отдельные реплики, смех. Рядом с капитаном сидела его жена Люба: разрумянившаяся красивая женщина с вальяжной осанкой и русой, кольцом уложенной косой.

      – …Зачем мне академия? Я своих двадцать пять отпашу, и – привет.

      – …Невкусный у Любы салат…

      – …Зато коса хороша…

      – Ты на чужие косы не заглядывайся…

      – …А ты пас с левого края видел? Прямо на клюшку…

      Полковник басовито прокашлялся, и сразу же, несмотря на неофициальность обстановки, все замолчали, повернув головы к командиру полка. Полковник поднялся и, сжав тяжелой ладонью хрупкую рюмку, сказал:

      – Товарищи, разрешите от имени командования еще раз пожелать одному из лучших офицеров