Под светом твоей звезды. Екатерина Елизарова

увидела в них теперь искреннее, почти детское непонимание.

      Вот уж чего мне не хотелось, так это вдобавок к необходимости кормить и одевать своего залетного телохранителя, еще и разбираться в его душевных муках и приводить в чувство. Но другого выхода я не видела, а потому спросила:

      – Ты о чем?

      – Бросаете, мучаете, убиваете? – произнес он, указывая на ноутбук.

      М-да… Похоже, идея познакомить его с нашими реалиями через сеть оказалась не самой лучшей. Особенно сейчас, когда практически все новости сводятся к одному. Впрочем, в них и раньше редко можно было увидеть что-то радужное.

      – Я понял не все, – продолжил Тей, – но то, что понял… Матери, убивающие своих детей, выброшенные и покалеченные прирученные человеком звери, больные и умирающие от болезней дети, которым некому помочь. Так много ничем неоправданной жестокости и равнодушия. Насилия и ненависти. И это непостижимое – война. Ради чего вы убиваете своих братьев?

      Я стояла и понимала, что не знаю, что ему ответить.

      «Почему я должна объяснять пришельцу причины поступков людей?! Я сама-то их понимаю? Нет! Более того, я даже отказываюсь себя к ним причислять!»

      Я вскипала, вместо нахлынувшего было желания успокоить, приходила злость.

      – Ты совсем не знал, куда летишь? Здесь не райские кущи, да. Здесь люди убивают друг друга. И что хуже: приказывают убивать. Те, что сидят в удобных креслах теплых кабинетов – тем, которые теряют свои жизни в грязных окопах.

      – И ты принимаешь это?

      – Принимаю?! Я тебе не говорила? Я вообще не люблю людей! Нет, я могу понять, когда нужно защитить свой дом, который пытаются отнять, когда нужно победить врага, убивающего твоих родных. Да, когда приходят убить твою семью и сжечь твой дом – нельзя стоять в стороне. Но все остальные случаи, все кровавые игры политиков, тех, кто возомнил, что им можно все. Знаешь, мне противны и они сами, и те, кто ничего не делает, смирившись с их волей!

      Сама удивилась количеству произнесенных слов и силе охвативших эмоций. Не помню, чтобы когда-либо мне доводилось говорить такое вслух. А еще я почувствовала, что злость ушла от внезапного понимания его правоты.

      – Хотя… Знаешь, наверное, ты прав, – сказала я, чуть отдышавшись. – Когда живешь в таком мире… Не то чтобы привыкаешь, вряд ли можно привыкнуть ко всему чудовищному, что изо дня в день вытворяют люди. Просто учишься не обращать на это внимания, закрывать глаза, не видеть. Закрываться от всего.

      – Не все закрыты так, как ты. Я посмотрел ауры твоих соседей, они другие, у них есть привязки, которых нет у тебя, – вдруг сказал он.

      – Ты ведь не говорил с ними? – с надеждой спросила я, садясь. Сейчас мне казалось, что устала я не столько от поездки, сколько от этого короткого разговора.

      – В этом не было необходимости.

      – Хорошо. И не думай, что им есть какое-то дело до того, что творится вокруг. Есть, безусловно, такие, кто выражает свое недовольство и даже пытается что-то делать, но я с ними