Панджшер навсегда (сборник). Юрий Мещеряков

своего сектора. Так требовал командир взвода. А он, как начинающий доктор наук, вписал в первый лист своей будущей диссертации: наблюдать и видеть есть главная заповедь, невыполнение заповеди влечет смерть. Каждая будущая заповедь в его науке войны будет заканчиваться таким же предупреждением. Сам он смотрел только вперед, в своем секторе. Прошли очередной трехэтажный дом – крепость с толстенными воротами из карагача, проводить его осмотр они не успевали, торопились, взвод давно потерял соседей и слева, и справа, и лейтенант спешил выбраться к озеру. Краем глаза, боковым зрением он скорее почувствовал, чем увидел, что эти мощные ворота пришли в движение.

      – Сто-ой! – Ремизов рявкнул, даже не успев повернуть головы.

      Метнулось голубое пятно. Правая рука с автоматом и указательным пальцем на спусковом крючке рванулась в сторону. Он так и не успел повернуть голову и совместить линию ствола с целью. Ударила очередь. Три патрона. Створки захлопнулись.

      – Кныш, ты?

      – Он не выполнил команду.

      – Второе отделение! Блокировать дом. Третье, переулок в обе стороны под контроль. Первое, со мной. Приготовить гранатомет. Врываемся в дом – пулеметчик на крышу. Искать и найти!

      Взрывать ворота не потребовалось, они оказались не запертыми изнутри на брус. Значит, тот, в голубом, или не успел их закрыть, или просто убежал, а может быть, ворота с той стороны находились сейчас под прицелом. Обменявшись взглядами, Ремизов и Кныш рванули створки на себя. Два автоматчика, пригнувшись, бросились вдоль стен внутрь и вдруг остановились. Двор был битком набит женщинами и детьми, а перед ними лежал лицом вверх в разметавшихся легких одеждах тот самый парень. Ремизов, несмотря на свою сентиментальность, помнил и другую заповедь: убедись, что обстановка под контролем, и только тогда действуй. Заниматься женщинами не время, а тот, кто под ногами, опасности не представлял.

      – Занять дом… твою мать, не стоять, рассредоточиться. Пулеметчик, вперед! – убедившись, что его команды выполнены, он подошел к парню. – Бача, вставай.

      Тот в ответ дернул головой два раза, приоткрыл красивые смоляные ресницы и снова их закрыл. Выглядел он на семнадцать лет, еще не мужчина, но уже достаточно взрослый, других же мужчин в доме не оказалось.

      – Вставай, сука! – Ремизов, возбужденный и злой, ударил его по ребрам ботинком, нервная нагрузка опять достигла пика, но тот никак не отреагировал. – Ну! – Потом, выдержав паузу и как бы следуя своим мыслям и интуиции, он наклонился над ним, провел рукой по лицу, шее, груди.

      – Может, он ранен? – Алексеев тоже внимательно рассматривал афганца. – Не похоже, чистый совсем, входных отверстий нет.

      – А вот смотри, две капельки, как спичечные головки, и тут чуть размазано.

      – Придуряется он. Или язык со страха проглотил.

      – Кныш, кончай трепать, переворачивай.

      Тот сделал, что ему приказали, и медленно приподнялся. Ремизов же отшатнулся в сторону – там, где должна находиться спина,