Тот, кто меня разрушил. Лара Дивеева

по купе, и это спасает меня от кошмара.

      Нет, лгу. В какой-то момент я проваливаюсь совсем глубоко, настолько, что не замечаю, как над моей головой готовят еду.

      – Танюш, просыпайся! – кто-то легко трясет меня за плечо. – Сейчас будет последняя нормальная остановка перед Анапой. Можно немного погулять.

      Надо мной навис мужчина, безымянный сосед. Светлые пряди свесились на лоб, синие глаза улыбаются. Хорошо, что я сразу узнаю его, поэтому и не кричу.

      Заметив ужас в моих глазах, он отступает на шаг.

      – Танюша, это всего лишь я! Осталось десять минут до остановки. Быстро перекуси, выпей кофе, и пойдем погуляем!

      – Почему вы называете меня Танюшей? – Следует спросить, почему он мне «тыкает», но я не заморачиваюсь. И без этого проблем хватает.

      – Раз ты не хочешь назвать настоящее имя, будешь Танюшей. Садись. Тебе сахар класть?

      – Нет.

      Я люблю сахар, вообще обожаю все сладкое, но не хочу, чтобы сосед за мной ухаживал. Не хочу, чтобы он знал мое имя и мои привычки. Пусть все делает неправильно, подпитывая мою неприязнь.

      Я молча пью горькую жижу и смотрю в окно. Это не кофе, а мерзость.

      – Это не кофе, а мерзость какая-то, – говорит сосед, и я вздрагиваю от совпадения мыслей.

      «Убирайся из моего купе», – мысленно внушаю я, надеясь, что он услышит и эту мысль, но сосед невозмутимо продолжает есть бутерброд. Не сработало.

      Назло ему, назло себе допиваю кофе. С удовольствием съедаю бутерброд. Сделано вкусно и красиво. Думаю, что он – холостяк, хотя, судя по внешнему виду, пора бы уже остепениться. Лет тридцать восемь, а то и все сорок. Ухоженный, не без денег.

      – У вас домработница?

      – Нет, – удивленно отвечает он, – только уборщица. А что?

      – Значит, вы холостяк.

      – С чего вы решили?

      – Сыр и колбаса нарезаны вами, причем идеально. Да и хлеб тоже. Даже корочки срезаны.

      – А вдруг мне жена сделала бутерброды?

      – Нет, жены режут криво, торопливо.

      – По себе судите?

      Я щурюсь и отворачиваюсь, смотрю в окно на волнистые поля. Сожалею о внезапном откровении. Все мои мысли, даже самые простые, принадлежат только мне. Я никому не откроюсь и не доверюсь. Никогда!

      – Я уже проснулась, так что можете идти в свое купе.

      Сосед смотрит на меня долгим взглядом, потом закрывает книгу и, подхватив тарелку, уходит к себе.

      – Мужчина! – зову, когда он уже в дверях. Заглядывает в купе, синие глаза холодные, как льдинки. – Спасибо!

      – Пожалуйста, – смягчается он и уходит.

* * *

      Я не разговаривала с соседом до самой Анапы. Старательно не замечала, как он гулял по перрону во время остановки. Вышагивал под моим окном и косился до тех пор, пока я не занавесила окно. Чтобы не думать о нем, я открыла книгу. Смотрела на страницы, переворачивала, замечала отдельные слова. За сорок минут до прибытия я переоделась, собрала вещи и ушла в другой вагон. Намекнула проводнице про навязчивого ухажера, та запылала праведным гневом, даже чаем напоила. Так