Черная-черная простыня (сборник). Дмитрий Емец

моя пойдет насмарку! И тогда... тогда вам будет стыдно...

      Подбородок Мокренко задергался еще сильнее. Зубы запрыгали чечетку, и слеза – прозрачная слеза невинного ребенка – пробежала по его бледной щеке. Петька стер ее и негнущимися шагами направился к остановке. Определенно, воровать и попадать в неволю.

      Филька и Анька Иванова в растерянности побежали за ним. Они никак не ожидали от толстого Мокренко такой глубины переживаний.

      Но тут, чего совершенно нельзя было ожидать, львиное сердце растаяло. Неприступный бастион рухнул, и контролерша, пыхтя, догнала их.

      – Нечего на жалость давить. Марш без билетов, небось музей не рассыплется, – проворчала она.

      Филька не поверил своим ушам:

      – Вы нас пускаете?

      – Только если увижу, что бумажки бросаете... – Львице неловко уже было, что она разжалобилась.

      – Вы не думайте: вы не увидите! – встрепенулся обрадованный Филька.

      – Что?! – нахмурилась контролерша.

      – То есть я хотел сказать: мы не будем их бросать, – поспешил поправиться Хитров.

      Все втроем – включая безутешного Петьку – приятели проскочили мимо растроганного бастиона и оттуда – по лестнице – устремились в прохладные, пахнущие вымытыми полами и пыльными шторами залы музея.

      Тут Хитров остановился и недоверчиво уставился на Петьку. Он чувствовал себя сбитым с толку.

      – Ты того... здорово, конечно, что нас впустили... но ты правда собирался воровать?