Сказки перед Рождеством. Надёжа Леонов

снизу.

      Сусликовая нора под сосной стала её совсем недавно. Сыч сам смотрел, как суслик со страхом спрятался в сизом смородиновом саду, скрываясь от Силы. Сыч сказал сплетню Сове. Слушали и синицы, а потом спотыкались друг о друга в свисте:

      – Сожительница твоя Сила – самое странное существо!

      – Страшное!

      – Если свидеться с ней, то стоит сбежать!

      – Смолкните, – смахнула перьями Сова и скрылась в сумраке.

      ⠀Сейчас Сова смотрела на Силу, пока она сметала сушёные листья в свою нору.

      – Суслик страшился всего на свете, а ты сама страх селишь. Стараются сойти с тропинки, если слышат, что ты спешишь по ней. Но при этом ты не съела его. Наверное, ты странная, а не страшная.

      – Спасибо! – только и сказала Сила и слизнула с себя соринки. Распушился её рыжий мех, глаза светились хитрым пламенем.

      Сбежала Сила со склона, а у подножия леса селение. Спустилась к нему и соломенную крышу следить стала.

      Люди покинули собственность, сеять для скота.

      Сарай с соломой стоял сбоку от избы. Сила прокралась к нему мимо старой собаки.

      Внутри на насестах сидели жирные курицы. Спугнула их Сила, своим носом длинным, хвостом рыжим. Сбежали суетливые, всем своим куриным семейством.

      Старая собака Солдат сухо залаяла. Совсем близко оказалась с Силой, а Сила обхитрила и скрылась. Слышит Солдат как страшатся и кудахчут птицы, стучит горелая солома в старый нос.

      Смотрит Солдат на сарай: сгорает.

      Сбежались люди, тушить начали. Хвалят Солдата:

      – А ты всё: "Стрелять, стрелять, старый стал". Спаситель Солдат, – сказала супруга своему сварливому.

      Солдат сорвался с места, скрылся в сухостое. Сила спокойно стояла.

      – Не стоит. Я сгодилась тебе, сам скажи где.

      – Счастливая лиса какая-то, – согласился Солдат, – кур не сцапала, меня спасла.

      – Я Сила леса. Если бы огонь сегодня не остановился, сгорело бы село всё и лес схватился бы вокруг. Не сбежали бы существа, не сохранились бы деревья.

      Солдат смотрел на лапы черные как сажа, на хвост и мех рыжие, на глаза хитрые. Соврала ли?

      Поезд.

      Стук колёс поезда отбивал приятный ритм.

      Мимо меня проносились пейзажи. Нагие ветки. Деревья в пёстром наряде. Голые ветки. Пламя пожаров листвы. Бесконечная картина, раздробленная на кадры, точно в диафильме.

      Я задумался: сколько судеб сейчас объединил один транспорт. А сколько людей каталось по нашему маршруту до нас? И сколько будет? Я повернул голову на боковушку нашего уютного плацкартного вагона и посмотрел на верхнюю полку. На ней мирно храпел тощий мужчина лет сорока, его потрескавшиеся пятки выглядывали из одеяла. Завёрнутый в кокон, он выглядел как тонкий рулон обоев.

      Я улыбнулся. Представил, как вчера на эту полку забиралась точно на Эверест грузная женщина. Она ругалась громко как грозовая туча на весь состав. А уже завтра там очутится непоседливый подросток. Свесив ноги вниз, он отбросит тень на лицо сварливой старушки. Она обязательно должна разгадывать кроссворды, напечатанные на серой прозрачной бумаге. Её губы подожмутся в терпеливом ожидании, ведь парень сверху благородно обменялся с ней местами.

      Девушка рядом расстелила постель. Она легла и пристраивалась на подушке. А затем накрылась с головой. Я буквально ощутил эту прохладу белой наволочки, как по-снежному хрустит простынь.

      Мужчина напротив неё тоскливым взглядом смотрел в уходящие мгновения оконных видов. Он подпёр острый подбородок руками. Костяшки на них ярко очерченные выглядели словно чётки. Иссушенная кожа и морщины у глаз и на лбу выдавали в нём старика. Немощного старика. Вместо губ – тонкая линия. Впавшие щёки.

      На столе остывал чай. Из запотевшего стакана, который охватывал никелированный подстаканник, валил пар как из трубы в деревенском домике.

      От чего-то острое чувство жалости пронзило меня: я знал, скорее всего, это последняя поездка старика.

      ⠀И тут его серые глаза повернулись. Точно помутневший от кипятка стакан, его взгляд покрывался плёнкой тумана. Тлеющим огнём горели в них остатки жизни. И тут я понял: он смотрел на меня!

      – Держи, – сказал он. Я очнулся. Старик протягивал мне на своей тающей ладони деньги.

      Моё лицо горело. От стыда. Щёки и нос жгло так, будто мне выплеснули горячий чай в лицо.

      – Держи, – голос хриплый, но настойчивый. И тонкая полоска рта нарочно выговаривает словно отчетливо.

      Я услышал то, что не должен был слышать. Я же глухонемой. Ну то есть, не совсем. На самом деле я нормальный, но для остальных в поезде притворяюсь. Это работа такая.

      Деньги я взять не смог, хотя старик и положил их поверх моих журналов. Я схватил выпуски в охапку вместе с газетами и выбежал в следующий вагон через двери тамбура. Вышел на ближайшей остановке. И хоть я не смотрел на уходящий состав, мне точно казалось: пара слабых