Три века спора о варягах. Летопись и варяги. Дмитрий Верхотуров

из его архива взяли рукопись, содержавшую только первую часть работы, и, не найдя продолжения, издали ее[172].

      Несмотря на то что этот вывод с очевидностью следует из документов, описывающих эту сторону деятельности Ломоносова, такого вывода нельзя найти ни в одной биографии и ни в одном исследовании творчества Ломоносова. Признать факт, что в 1757 году Ломоносов бросил занятия русской историей из-за того, что понял, с каким огромным материалом ему предстоит работать, означает признать несостоятельность оценки Ломоносова как выдающегося историка.

      Впрочем, бросив разработку по русской истории, Ломоносов не перестал считаться выдающимся специалистом по ней, а его достижения признавались значительными. На это у него были определенные основания, ибо вышедший в 1760 году «Краткий Российский летописец» заметил авторитетнейшей в те времена журнал «Gӧttingische Anzeigen von gelehrter Sachen», давший в 108-м выпуске от 8 сентября 1760 года рецензию на этот труд. Правда, рецензия не была особо благосклонной к Ломоносову. Автор весьма скупо похвалил его за работы в русской истории и отметил: «Из-за недостатка в надлежащих исторических источниках он пользуется здесь именами и историей слов, и мы должны заметить, что г-н Ломоносов еще больше, чем другие писатели, позволяет себе произвольные предположения и недоказанные домыслы»[173].

      При этом нужно отметить, что в исторических работах Ломоносова без труда видно влияние Миллера, если даже не прямое заимствование из его запрещенной и уничтоженной речи, экземпляр которой у Ломоносова, конечно же, имелся. Это влияние видно в том, что и Ломоносов теперь уже представлял славян в России пришлым народом, хоть и очень великим и славным, а прежде них жила чудь, то есть финно-угорские народы. Его прежняя концепция, высказанная в ходе первого спора о варягах, была другой: народы, в древности населявшие Россию, были славянскими.

      В отношении варягов Ломоносов в целом также пошел вслед за Миллером, отмечая, что это слово было северного происхождения и обозначало выходцев из разных народов: «И Перинскольд, переводя на русский язык Стурлезонову историю о королях северных, называет варягов по большей части так же, как по-истландски, варингами, или по-латине северными солдатами; из чего уже следует, что они не были только одни шведы, как некоторые думают, ибо в сем случае употребил бы историк конче собственное их имя, а особливо, описывая их дела под предводительством королей шведских, именовал бы их хотя бы в одном месте шведами, чего однако нигде не видно»[174].

      Но при этом его очень смущало отнесение к скандинавам «россов», и вот тут Ломоносов, опираясь на летопись, выдвинул тезис, который и до сих пор разделяется многими антинорманистами: были варяги-россы, которые жили не в Скандинавии, а на южном берегу Балтийского моря, на территории современной Пруссии и Литвы. Так, в предисловии к «Краткому Российскому летописцу» Ломоносов пишет: «Потом варяги, жившие по берегам Балтийского моря, которые именовались россы, готы, норманы,

172

Пештич С.Л. Русская историография XVIII века. Ч. 1. Л.: Издательство ЛГУ, 1965. С. 179.

173

Gӧttingische Anzeigen von gelehrter Sachen. 1760, st. 108 (8 Sept.). S. 938. Кстати, это еще одно доказательство того, что Ломоносов не отличался достижениями в области работы с источниками.

174

Ломоносов М.В. Древняя российская история. М.: Алгоритм, 2011. С. 50.