Мой белый. Ксения Буржская

Алька дернула меня за рукав.

      – А… Это… Смотрю, что у них там.

      – Ну-ну, – Аля подмигнула и, отодвинув меня, заглянула внутрь.

      – Твой, что ли, задвигает, не вижу отсюда?

      – Угу.

      – Ну заходи тогда, не тормози! – и Аля впихнула меня внутрь, так что я неловко влетела и задела горку сложенных у стенки стульев. Стулья с грохотом развалились, и музыка смолкла. Все посмотрели на меня.

      Неплохое начало.

      Я застыла на своих ледяных ногах, и было слышно, как скрипят суставы пальцев в жесткой ловушке «Мартинсов».

      – Привет, ребята! – сказала Алька. – Вы нас простите, пожалуйста, такая неловкость. Это Женя. Возьмите ее в кружок, – она больно толкнула меня в спину. – Она будет петь.

      – Привет, – прошелестела я откуда-то из-под паркета.

      – Привет, – сказал кто-то.

      – Понятно, – сказал кто-то другой.

      – Что будешь петь? – спросил кто-то еще.

      – Угу, – кивнул Леня.

      Леня сказал мне «угу».

      Он увидел меня, посмотрел на меня, заметил меня и сказал мне «угу». Для счастья, в сущности, так мало нужно.

      – Девчонки, вы пока там сядьте, – сказал высокий кудрявый парень на басу.

      – Мы сейчас со своим закончим и прослушаем все, хорошо?

      Аля толкнула меня в сторону скамейки и потянула за рукав, как тряпичную куклу, чтобы я села. Мои ноги отказывались сгибаться, и Але пришлось на меня по-змеиному зашипеть.

      Леня играл как бог. Честно говоря, он все делал как бог: стоял, пел, держал гитару в руках, смеялся, молчал и, конечно, говорил «угу». Во всем этом было нечеловеческое, божественное начало, все это отливало светом и отдавало мне под дых, как автомат после выстрела.

      Ленины руки произносили музыку, а рот слова, и я впадала в транс, мне уже слышался в этом диалог, и хотелось ответить – вставить слово после долгого, оглушительного монолога, когда хочется и возразить, и горячо согласиться, и просто что-нибудь сказать.

      Наконец он доиграл, выпил воды, погонял ее от щеки к щеке. Дернул плечами, как отряхивающийся дог, подошел к микрофону, и голос его заполнил весь зал:

      – Ну чего там. Женя, да? Что будешь петь? Иди сюда и рассказывай.

      Мама говорила – скажи, но не предупреждала, что спросят сами.

      – У меня есть слова, но они странные, музыка – есть наброски, – я говорила быстро, взбираясь на сцену по боковым ступенькам, глаза – в подвал.

      – Странные слова? Это как?

      – Ну, в смысле, они не дописаны, есть только один куплет…

      – Сможешь на клавишах показать? Или тут, – он протянул мне свою гитару.

      Я машинально взяла ее в руки, ничего другого не оставалось. Дают – бери. Она была теплой и немного шершавой. И еще тяжелой. Я подумала, что это слишком – держать в руках себя и гитару – обеих вместе.

      – Лучше на клавишах, – быстро сказала я и воткнула гитару в ножны у края сцены.

      – Ну ок, – кивнул Леня.

      – Пацаны, попробуйте схватить на лету.

      Я тихо проскользнула по клавишам дрожащими руками.

      – Это