Дразнить судьбу – себе дороже. Борис Александрович Васильев

Все еще впереди, разденься и жди», – напевал он сам себе по дороге на очередной сеанс химиотерапии, как будто чернобыльского облучения было недостаточно. Привык он и к постоянным вопросам по поводу своего отчества, хотя с годами все труднее стало увиливать от его упоминания. Поэтому обычно представлялся просто и демократично – по-европейски: Лука Краснобаев. Хотя, какой, уж, Лука в его-то возрасте!? Да и звучало-то это для непривычного уха, как «лукавый краснобай»! Да, не повезло ему с отчеством. Бабка была уж очень верующая и приходского священника до умопомрачения любила, хотя и замужняя уже была. А уж как сына родила, так наперекор и мужу и всей родне назвала его поповским именем Альвиан. Так и записали. Не подумала бабка, что внуку за то расплачиваться придется всю жизнь. Что тут поделаешь? Стеснялся он расспросов по поводу своего отчества. Хотя и понимал, что ничего в нем нет зазорного. Даже лестно. По святцам выходило, что Альвианы – люди мягкие и покладистые, а если где спор, Альвиан в стороне. Отец таким и был, и сам он от этого далеко не ушел: незлобивый и сговорчивый. Правда, если только речь шла о чем-то, что было не в разрез с интересами дела. А работа в журнале, на общественных, можно сказать, началах, в должности почетного главного редактора оставалась последним стоящим делом в его жизни, изобиловавшей яркими событиями. Он сам себя так обозначил, и сотрудники охотно его поддерживали, не стремясь занять хлопотную штатную единицу, остававшуюся вакантной после выхода Краснобаева на пенсию.

      Говор в комнате стих, когда собравшиеся заметили, что Главный, как его все еще по привычке называли, давно уже прикрыл глаза. Видимо, так ему надоели пустопорожние разговоры участников планерки, что он тактично решил их просто переждать. Все двенадцать человек – кто, в ожидании, кто, те, что помоложе, с легкой улыбкой на губах, а кто и привычно-равнодушно молча смотрели на Краснобаева.

      – Всем спасибо. Все свободны, – очнувшись от досадливой дремы, сказал Главный нарочито громко, будто отбросил тяжелые думы и пришел к какому-то нелегкому решению. А когда все встали, шумно двигая стульями и направились к выходу, Краснобаев, как бы между прочим, произнес:

      – А вас, Нуца Олеговна, я попрошу остаться.

      Сотрудники непонимающе переглянулись, хихикая и пожимая плечами. Выходивший последним Коля Мозгов, известный в редакции своим безудержным любопытством, за что неоднократно получал нагоняи от коллег, не удержался от того, чтобы не задержаться в дверях. Но, встретившись с суровым осуждающим взглядом Главного, тихо прикрыл за собой дверь.

      Лена досадливо поморщилась и вернулась на свое место.

      – Ну, зачем вы так, Лука Альвианович? Можно было бы и Еленикой назвать. Я же к вам на работе не обращаюсь «дядя Лука». – В детстве она его так и называла, с ударением на первом слоге. – К чему всем-то знать?

      – Извини, извини. Уж больно мне твое истинное имя нравится. Вкусное такое… Нуца. Это – твое эго. Хочешь ты того или нет.

      При всем желании Лена