Великолепная Ориноко; Россказни Жана-Мари Кабидулена. Жюль Верн

кажется, это мое дело! – сухо заметил сержант Марсьяль.

      – И наше тоже, мой милый сержант, – ответил Жак Эллок, – главное, чтобы ваш племянник мог хорошо выспаться, в его возрасте это необходимо.

      – Благодарю вас, месье Эллок, – с улыбкой ответил юноша. – Но лучше, если мы будем дежурить по очереди.

      – Каждый будет стоять на посту в свое время, – добавил сержант, а про себя подумал, что конечно же не станет будить Жана и подежурит за него.

      Было решено, что с восьми до одиннадцати дежурят Жак Эллок и Жермен Патерн, с одиннадцати до двух часов ночи – господин Мигель и его коллеги, а затем их сменят Жан де Кермор и сержант Марсьяль.

      Пассажиры «Марипаре» и «Гальинеты» растянулись на своих циновках. Отдыхали и измученные тяжелым переходом матросы.

      Жак Эллок и Жермен Патерн устроились на корме, откуда хорошо просматривалась вся река. Со стороны берега можно было ничего не опасаться, так как там простиралось непроходимое болото.

      Друзья болтали, сидя друг против друга. Один курил сигару; он захватил их в дорогу с избытком, так как табаком можно расплачиваться за услуги с прибрежными жителями. Другой выпускал огромные клубы дыма из своей вересковой трубки, с которой он никогда не расставался, так же как и сержант Марсьяль со своей.

      Тумана не было, на совершенно чистом небе сверкали звезды. Лишь изредка легкие порывы ветра нарушали неподвижность ночного воздуха. Совсем низко над горизонтом сиял Южный Крест[92]. В такой абсолютной тишине уже издали был бы слышен звук разрезающей воду лодки и плеск весел, а потому нашим часовым нужно было лишь приглядываться к берегу – вдруг да мелькнет какая-нибудь подозрительная фигура…

      Жан де Кермор внушал Жаку Эллоку живейшую симпатию. Он восхищался благородным порывом семнадцатилетнего юноши, заставившим его предпринять это путешествие. Но он не мог без страха думать о том, какие опасности подстерегали Жана на этом непредсказуемом пути.

      Он не раз заводил с другом разговор о семье полковника де Кермора, и Жермен Патерн пытался вспомнить, что он о ней слышал лет пятнадцать назад.

      – Понимаешь, Жермен, – говорил ему в этот вечер Жак, – я не могу смириться с мыслью, что этот ребенок – а ведь он еще ребенок – отправляется в эти дикие места в верховьях Ориноко! И с кем? Сержант Марсьяль, конечно же, славный старик, добрейшая душа, но сможет ли он защитить своего племянника, если возникнет действительно серьезная опасность?

      – Да и дядя ли он ему? – прервал Жака Жермен Патерн. – Мне это кажется весьма сомнительным.

      – Это не имело бы никакого значения, имей он хоть какой-нибудь опыт подобных опасных экспедиций!.. А потому мне совершенно непонятно, как он мог согласиться, уже в столь почтенном возрасте…

      – Вот именно, согласиться… ты совершенно прав, Жак, – сказал Жермен Патерн, стряхивая пепел своей сигары. – Да, согласиться, так как я уверен, что идея путешествия принадлежит юноше… он уговорил своего дядю! Хотя, нет, этот старый служака ему не дядя… Мне кажется, я