Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника. Гавриил Хрущов-Сокольников

мигом словно переродился. Глаза его заблистали видимым удовольствием, он быстро пошёл ему навстречу.

      Бельский хотел по обычаю преклонить колено, но Витовт не допустил и горячо обнял ратного товарища.

      – Как я рад, что ты приехал, я уже хотел посылать за тобою! – сказал Витовт приветливо.

      – Очень счастлив, если когда-нибудь и в чём-нибудь могу ещё понадобиться твоей милости!

      – Что за крыжакский язык!? Довольно, будто я не знаю, что Бельский раньше всех явится на мой зов!

      Бельский низко поклонился.

      – Знаю я тебя, упрямца и заговорника, ты моей Вильни как чумы избегаешь. Зато уже если ты сам приехал – значит, дело есть – говори, всё исполню!

      – Дело не моё, государь, а дело отчизны, – серьёзно отвечал Бельский, – иначе бы я и не посмел явиться к твоим светлым очам!

      – Отчизны? – переспросил Витовт. – Пойдём в мои покои, там объяснишь.

      – А вы, – обратился он к слугам и рабочим, стоявшим в почтительном отдалении, – чтобы в ночь было всё готово! Гостей везти по озеру тихо, с трубачами, дать знать московскому пушкарю Максиму, сделать три выстрела в честь гостей. Пива и мёду не жалеть для прислуги и свиты. Ссоры не заводить – зачинщиков повешу! Ступайте!

      Круто повернувшись, Витовт вышел из зала; за ним вслед шёл Бельский. Пройдя несколько покоев, убранных с княжеской роскошью, они вступили наконец в небольшую хоромину с низким потолком и узкими стрельчатыми окнами. Рамы были металлические, со вставленными в них кружками зелёноватого литого стекла. В углу перед большим чёрным крестом с костяным распятием стоял аналой и лежала кожаная подушка[39]. Вдоль противоположной стены виднелась кровать простого дерева, покрытая выделанной медвежьей шкурой, в изголовье лежал мешок из грубой шёлковой материи, набитой свежим душистым сеном. Стена над кроватью была завешана замечательно красивым турецким ковром, подарком Тохтамыша, и на нём была развешана целая коллекция оружия: от луков и самострелов до мечей, сабель, тяжёлых шестопёров и перначей включительно.

      Среди комнаты, против окна помещался длинный стол, тоже простого дубового дерева, без резьбы и украшений, но с целой горой свитков, рукописей и переплетённых в кожу фолиантов. Два громадных медных подсвечника, в четыре свечи каждый, стояли на столе. Свечи были из желтого воска и сгоревшие до половины – очевидно, князь занимался и по вечерам. Стены комнаты, пол и потолок были из гладко выстроганных дубовых досок, и затем ни одного украшения, ни одного предмета роскоши не было видно в этой рабочей комнате-спальне одного из могущественных владык Европы.

      – Садись и говори, я слушаю! – показывая на табурет около стола, сказал князь и сам сел к столу.

      – Хлеба не радуют, государь, по всему трокскому княжеству семян не соберешь, – начал издали своё сообщение Бельский.

      – Знаю, я уже распорядился: в Новой Мархии у меня закуплена пшеница, король и брат дал пятьдесят барок, их уже гонят по Нёману[40]

      – Вот об этом я и хотел доложить. Немецкие

39

Аналой (греч.) – высокая подставка, на которую при молитве или богослужении ставят крест и иконы, кладут богослужебные книги. – Ред.

40

Король и брат – это, в данном случае, Владислав II (Ягайло) – король Польши, двоюродный брат Витовта. – Ред.