Прочь из города. Денис Ганин

ему в долг уже никто не мог: ни у кого свободных денег просто не было, ведь почти все вокруг него жили от зарплаты до зарплаты, а те немногие, у кого деньги ещё водились, отказывали, памятуя, видно, о том, как «в прошлом друзья», а то и даже «в прошлом родственники» кидали их, не возвращая долг и ссылаясь, как это принято, на обстоятельства непреодолимой силы.

      И вдруг однажды Серёгина заметили. Там. В Кремле. И предложили работу. И это стало для него настоящим спасением. Прямо-таки выходом. Решением всех проблем. По крайней мере, так ему казалось тогда.

      Он быстро уволился из театра и переехал с семьей в Москву. Там официально устроился в какую-то подставную фирму по проведению массовых мероприятий, с постоянными длительными командировками. Ему сделали пару несерьезных косметических операций: подправили нос, уши, вживили передатчик, удалили на голове лишние волосы. От новой работы дали просторное служебное жильё в центре и машину с водителем-охранником. Ипотеку он погасил досрочно, квартиру в своём городе продал. Жену – такого же, как и он, служителя Мельпомены, долго уговаривать на переезд не пришлось. У неё с ролями в их захолустье было ещё хуже. В Москве же ей вообще не пришлось работать. Шопинг и регулярные походы в салоны красоты заменили ей абсолютно всё; голову у жены от вдруг свалившихся на них денег снесло напрочь. Сын перевёлся в московский универ, затусил и кайфовал от этого, превращаясь в такого же прожигателя жизни, как и его мать, постепенно утрачивая цели и смыслы. Своим же престарелым родителям, наотрез отказавшимся от переезда, Серёгины просто перечисляли деньги. В общем, все были довольны. Кроме, пожалуй, неё… – его совести. Но не сразу.

      Совесть стала мучить Серёгина где-то через год после переезда в Москву и получения новой, а по сути старой роли, теперь уже ставшей единственной и последней для него. Ведь он начал новую жизнь, образно выражаясь, смыв прежнюю в унитаз. Оборвал все связи с друзьями, перестал общаться с бывшими коллегами, сменил номер телефона. Новых же друзей не обрёл. Вообще. Да и откуда? Весь его новый круг общения состоял из служивых карьеристов, у которых не то, что ничего за душой, и души-то самой не было. Или она была спрятана у них где-то очень глубоко, так глубоко, что они и сами позабыли, где.

      Расслабиться с этими людьми было нельзя, даже просто выпить за компанию, поговорить по душам. Какое-то постоянное дикое напряжение стало незримым спутником его новой жизни. Только и жди подвоха. Все вокруг друг на друга стучат, всюду установлены жучки и скрытые камеры. Расслабиться Серёгин не мог даже в своей жилой-рабочей комнате в кремлевском корпусе, даже в душе и туалете. То же самое было и дома, в семье, где он изредка появлялся, чтобы у домашних не возникало никаких подозрений на счёт его новой работы. Даже в квартире могли быть установлены скрытые технические устройства: доподлинно Серёгин этого не знал.

      Общение с женой и сыном у него не складывалось. Каждый в их семье жил своей новой жизнью. С женой почти не было секса, как, впрочем,