Оранжевый меч. Скрижали небес. Книга вторая. Андрей Снегов

речи Элис и думал об Анне. Голубое небо в просветах зеленых крон над головой напоминало цветом ее глаза и навевало грусть. Только услышав историю отношений Элис и Роба, я понял, что у нас с Анной случилась вовсе не любовь, а вскружившая голову страсть. Но грустно было не из-за осознания этого факта, а потому что у нас не было шансов познать настоящую любовь.

      Во мне с новой силой проснулись любовь к жизни и решимость бороться за свою свободу. Каждый день я садился на мерно раскачивающийся деревянный пол и медитировал под прикрытием воняющих мускусом шкур. Концентрация Силы в Красном Поясе была выше, чем в пустыне, и здесь я наполнял Ядро гораздо быстрее.

      Я выяснил у Элис, что она видит только разлитую в пространстве Силу. Ни струн, ни силуэтов людей, ни тем более светящихся сфер Духовного Начала она себе даже не представляла. Об своих возможностях я умолчал и сделал вид, что лишь слышал о них от вождя поселка.

      Каждый день я пробовал материализовать Грейсвандир, но все попытки были безуспешны. Во время боя с пантом я осуществил это инстинктивно, перед лицом смертельной опасности, и теперь с надеждой посматривал в таинственную глубину джунглей в ожидании нападения какой-нибудь твари. Я ждал, что она в щепки разнесет нашу клетку и вновь пробудит мою способность, но больше никаких атак не было. Нам начали попадаться встречные повозки, их становилось все больше и больше, и утром седьмого дня мы выехали из леса.

      Перед глазами раскинулись пастбища. На них паслись тысячи бафов самых разных мастей, а на горизонте высилась городская стена. Она была каменной и возвышалась над лесом серой, покрытой лианами скалой. К стене жались тысячи лачуг и домишек, которые встречали нас вонью немытых тел, отбросов и нечистот, хотя после недельного путешествия мы и сами благоухали не лучше. А справа от городских ворот раскинулась громада невольничьего рынка. Эван остановил фургон на стоянке, заполненной самыми разными средствами передвижения на живой тяге. Он связал нас крепкой веревкой, наложил Печать Молчания и повел в торговые ряды.

      Торжище было пугающе огромным. Рынком его называли скорее по привычке, фактически в джунглях у городской стены возникло самостоятельное поселение, жизнь в котором не смолкала ни днем, ни ночью.

      Деревянные дорожки вдоль помостов с живым товаром растянулись на километры, превратив их в улицы, а открытые площадки обзавелись навесами и пристройками, став торговыми лавками. Продавцы громко зазывали покупателей, те кричали в ответ, свистели кнуты охранников, стонали рабы, вспыхивали ссоры и потасовки, а на небольших ристалищах проходили сражения, привносящие свою лепту в никогда не смолкающую какофонию звуков. Коктейль, состоящий из запахов женских благовоний, людского пота и готовящейся в ресторанчиках еды обжигал ноздри и дополнял многоцветную картину мира, в котором мне предстояло жить.

      Позабыв о жажде, усталости и веревках, туго