Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том седьмой. Нелли Шульман

в Лувен.

      – Мать не пустила ее на порог, – слезы текли по щекам, – она не захотела со ней разговаривать, как она не говорила со мной, когда вела меня на сборный пункт, – мать велела собрать ей вещи. Анна думала, что на вокзале их встретит отец.

      – Я хотела поехать с ним в Остенде, – плечи женщины затряслись, – он катал меня на ослике и покупал мне мороженое…

      Босые ноги Анны тонули в теплом белом песке, над головой девочки бился яркий бумажный змей.

      – Он летит, папа, – ахала Анна, – смотри, он полетит далеко-далеко… – она вздохнула:

      – И я надеялась поехать далеко, но оказалась в товарном вагоне, – она помнила и молчаливого железнодорожника, вынесшего ее ночью с запасных путей в большом чемодане. Вдалеке лаяли собаки, Анна скорчилась внутри, прижимая к себе маленький саквояж, привезенный ей из Парижа отцом.

      – Я взяла куклу, – вспомнила она, – мне было одиннадцать лет, но я еще играла с куклами, – Анна подарила куклу одной из девочек в бараке.

      – Ее звали Минна, она была из Варшавы, – Анна все плакала, – она учила меня польскому языку, а я ее французскому, – Минна обещала беречь игрушку.

      – Но ничего не осталось и Минна тоже погибла, – Анна нашла сведения о подруге в картотеке Яд-ва-Шема.

      – Все умерли, – ей стало горько, – от моей семьи никого не осталось, кроме меня. Но Господь не позволит Лиоре умереть, – отец Виллем ласково смотрел на нее, на плече священника сидел белый голубь.

      – В Аушвице он тоже кормил птиц, – вспомнила Анна, – пан Вольский, дядя Авраам, принес бросовые доски и молоток и отец Виллем с мальчишками сколотил кормушку, – пан Вольский снабжал их кормовым овсом, ворованным с лагерной конюшни.

      – И сейчас прилетели птицы, – она бросила взгляд за окно, – море недалеко отсюда, – белые чайки резали расплавленную бронзу заката.

      – Все будет хорошо, – услышала Анна тихий голос, – ты устала и переволновалась. Поспи, – Гольдберг коснулся ее плеча, – я принес складную койку, – он ловко водрузил кровать в углу… – в свете заходящего солнца его лицо показалось Анне неожданно молодым.

      – Словно в сорок пятом году, – поняла женщина, – дяде Эмилю тогда было едва за тридцать, – все девчонки отряда были втайне влюблены в Монаха.

      – И я тоже, – женщина поднялась, – но потом я встретила Жака… – она неловко помяла платок.

      – Вы устали, – Гольдберг присел на ее место, – вы оперировали, – он поправил очки.

      – Я был на подхвате, – Эмиль не собирался говорить Анне, что Лиору два раза выводили из клинической смерти, – и накладывал швы… – не желая ее смущать, он не оборачивался.

      – Но я хочу обернуться, – Гольдберг обругал себя, – о чем я думаю… – зашуршало одеяло, он все-таки посмотрел в угол. Анна свернулась в клубочек.

      – Девчонкой в отряде она тоже так спала, – вспомнил Гольдберг, – пусть отдыхает, ей понадобятся