Человек с большим будущим. Абир Мукерджи

департаментах, помоги нам Господь.

      Я повернулся к Банерджи. Это был худенький паренек с тонкими чертами лица. Люди подобного типажа и в возрасте за сорок выглядят подростками. Нетипичная физиономия для копа. Он казался серьезным и в то же время взволнованным. Гладкие черные волосы были аккуратно расчесаны на косой пробор, а круглые очки в стальной оправе придавали ему ученый вид. Он скорее походил на поэта, чем на полицейского.

      – Сержант, я хочу, чтобы тут все осмотрели самым тщательным образом.

      – Конечно, сэр, – ответил он с таким произношением, словно только что прибыл из гольф-клуба в Суррее. Его речь была гораздо более английской, чем моя. – Что-нибудь еще, сэр?

      – Еще один вопрос, – сказал я. – Что вы разглядывали там, наверху?

      – Я заметил там женщину. – Сержант моргнул. – Она наблюдала за нами.

      – Банерджи, – вмешался Дигби, большим пальцем указывая на толпу, – за нами, черт возьми, наблюдают человек сто, не меньше.

      – Да, сэр. Но эта дама была напугана. Заметив меня, она замерла, а потом скрылась из виду.

      – Хорошо, – сказал я. – Организуйте розыск, а потом мы с вами отправимся туда и посмотрим, нельзя ли побеседовать с вашей дамой.

      – Не думаю, что это хорошая мысль, приятель, – возразил Дигби. – Я должен тебе кое-что рассказать о местных и об их нравах. Если мы будем задавать вопросы их дамам, они могут отреагировать несколько неожиданно. Ты вломишься туда, чтобы допросить какую-нибудь женщину, и не успеешь оглянуться, как поднимется мятеж. Давай, может, лучше я этим займусь.

      Банерджи неловко переступил с ноги на ногу.

      Дигби нахмурился:

      – Вы что-то хотели сказать, сержант?

      – Нет, сэр, – извиняющимся тоном ответил Банерджи. – Просто я сомневаюсь, что кто-нибудь станет устраивать мятеж, если мы войдем в этот дом.

      Голос Дигби дрогнул:

      – И почему же вы так считаете?

      – Сэр, – сказал Банерджи, – я совершенно уверен, что это бордель.

      Час спустя мы с Банерджи стояли у дверей дома номер сорок семь по Маниктолла-лейн, обветшалого двухэтажного здания. Уж в обветшалых зданиях в Черном городе точно не было недостатка. Казалось, весь район состоит из этих ветхих перенаселенных жилищ, кишащих людьми. Дигби как-то высказывался по поводу местной нищеты и убожества, но, сказать по правде, был в этих постройках некоторый колорит, своеобразное жалкое очарование, подобное очарованию районов Уайтчепел или Степни[5].

      Когда-то дом был выкрашен в жизнерадостный ярко-голубой цвет, но краска давно пала в бою с безжалостным солнцем и муссонными дождями. Теперь от нее оставалось лишь несколько бледных следов, выцветших голубых полосок на покрытой плесенью зеленовато-серой штукатурке – исчезающее свидетельство более благополучных времен. Кое-где штукатурка отвалилась, обнажив изъеденную временем рыжую кирпичную кладку. Из трещин пробивались сорняки. Над нашими головами из стены торчали пугающие останки балкона, похожие на кривые зубы обломки железных перил обвивала густая

5

Уайтчепел и Степни – во время действия романа – бедные районы Лондона.