Когда мы верили в русалок. Барбара О'Нил

Она стройна, длиннонога, с пышной грудью, а поразительные глаза не утратили лучистого блеска. Ей шестьдесят три, но в рассеянном свете своей простенькой террасы на верхнем этаже она выглядит не старше сорока.

      – Вид у тебя усталый, – отмечает она, взмахом руки предлагая мне войти.

      Всюду в комнатах уверенно цветут и зеленеют разнообразные домашние растения. Мамин конек – орхидеи. Из всех, кого я знаю, только у нее они цветут снова и снова. Дайте ей полсекунды, и она с ходу перечислит множество видов этого семейства, употребляя их латинские названия: Cattleya; ее любимый Phalaenopsis; нежная изящная Laelia.

      – Ночь выдалась долгой. – Только я переступаю порог, в нос мне бьет аромат кофе, и я прямой наводкой иду к кофейнику. Наливаю кофе в кружку, что уже стоит под носиком, в ту самую, что мама приберегает для меня, – тяжелую зеленую кружку, с видом Гавайских островов. На столе уже лежат наготове яйца и измельченный перец.

      – Садись, – живо говорит мама, надевая фартук. – Омлет устроит?

      – Вполне. Спасибо.

      – Открой мой ноутбук, – велит она, бросая кусок сливочного масла в тяжелую глубокую чугунную сковороду. – Я сохранила тот ролик.

      Я выполняю указание, и вот он, репортаж, что я видела накануне вечером. Сумятица, крики, шум. Телерепортер в кожаной куртке. Лицо у него за плечом, глядящее прямо в камеру – целых три секунды. Одна… две… три. Я смотрю ролик, перематываю назад и снова смотрю, ведя отсчет. Три секунды. Если остановлю ролик на кадре с ее лицом, лишний раз удостоверюсь, что ошибки быть не может.

      – Так не бывает, чтобы какой-то другой человек был ее точной копией, до мелочей, – говорит мама, подходя ко мне и глядя на экран через мое плечо. – И имел точно такой шрам.

      Я зажмуриваюсь, словно силясь избавиться от этой проблемы. Когда снова открываю глаза, она по-прежнему на экране, застыла во времени. От линии волос через бровь к виску тянется до боли знакомый неровный шрам. Просто чудо, что она не потеряла глаз.

      – Не бывает, – соглашаюсь я. – Ты права.

      – Ты должна найти ее, Кит.

      – Полнейший абсурд, – возражаю я, хотя сама думаю о том же. – Как ты себе это представляешь? В Окленде миллионы людей.

      – Ты сумеешь ее отыскать. Ты ее знаешь.

      – И ты ее знаешь.

      Качая головой, мама выпрямляет спину.

      – Я никуда не езжу, как тебе хорошо известно.

      – Ты не пьешь пятнадцать лет, – хмурюсь я. – Ты бы справилась.

      – Нет, не могу. Придется тебе.

      – Я не могу просто так взять и отправиться в Новую Зеландию. У меня работа, в больнице на меня рассчитывают, я не вправе их бросить. – Я убираю с лица волосы. – И как быть с Бродягой? – У меня щемит сердце. На работе-то я договорюсь, ведь я не была в отпуске три года. А вот кот без меня сдохнет от тоски.

      – Я поживу у тебя.

      Я смотрю на маму.

      – Переедешь ко мне или будешь приходить утром и вечером, чтобы его покормить?

      – Перееду. – Мама ставит на стол тарелку с восхитительно горячим перченым омлетом. – Иди ешь.

      Я