Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник). Наталья Павлищева

Феодосия и Антония, а потому чревоугодию не были подвержены. Большой открытый лоб и умные серые глаза выдавали в нем постоянную напряженную работу ума. Строгий лик говорил об отсутствии хитрости и любви к корысти.

      Наконец отец кивнул сыновьям, подзывая. Уже в церкви Гюрги, оглянувшись на монаха, тихо поинтересовался:

      – Кто это?

      – Нестор. Разумен, книжен, кажется, все про минувшее знает и помнит. Вернемся из Ростова, скажу игумену свою задумку – чтоб Нестор записал то, что знает. Речь у него хороша, должно, и пишет так же…

      Помолились, постояли у раки преподобного Феодосия, потом Владимир Мономах обернулся к другой плите:

      – Смотри, Гюрги, здесь лежит тот, чей сын будет твоим наставником, так мыслю. Приставлю к тебе, если согласится, Георгия Шимоновича. Конечно, он Суздаль держит, не Ростов, но сильнее него и разумней никого в той земле не ведаю. Да еще такого, чтоб прежде с пользой для нас все делал, а потом для себя.

      Сына пока мало заботили размышления отца, он еще не осознавал себя ни женатым, ни вообще князем. Да какой он князь? Хотя звался уже так к огромнейшей зависти младшего брата. Хорошо, что эта зависть, как и сам Андрей, была доброй…

      Великий князь Святополк тоже напутствовал по-доброму, правда, быстро и не слишком вразумительно. Его явно заботили какие-то свои дела. Спрашивать, что за дела, Гюрги, конечно, не мог, а отец объяснять не стал, может, и сам не ведал. У Великого князя главная забота – набить свою казну, как только может в кубышку тащит, киевляне уже ворчат и насмехаются. Не открыто, конечно, но это пока.

      Отроков куда больше беспокоила подготовка к отъезду и отъезд. Гюрги даже про жену забыл, благо отец больше ничего от него не требовал. Жила себе юная княгиня своей жизнью и жила.

      Половчанка действительно жила непривычной для нее жизнью. Хорошо, что отец – хан Аепа сообразил приставить к дочери русскую служанку, не слишком давно попавшую в полон, но хорошо знавшую язык и обычаи половцев, чтобы объясняла, если что у юной княгини не так. Объяснять действительно пришлось с первого дня. Невесту передали от ее родичей разряженную, как куклу, так положено у половцев, за свадебным нарядом и девушки не видно. Но наутро пришлось переодевать в русское платье.

      Княгиня на разные лады пробовала свое имя:

      – Е-ле-на… Ел-ена…

      Служанка Жданка рассмеялась:

      – Олена!

      – А?

      – Оленой звать можно.

      – Ол-ена… Нет, Ел-ена! Так лучше.

      – Это уж как князь тебя звать будет, его слово главное.

      Но князю было все равно, он и не запомнил, как крестили жену.

      Утром служанки зачем-то притащили большую бадью и налили в нее воды. От воды шел пар, и та была явно горячей!

      – Вымыться надо…

      – Что?

      – Вымыться. Здесь.

      – Зачем, я смою жир!

      Хорошо, что Жданка знала привычки, доходчиво объяснила:

      – Здесь никто жиром не мажется.

      – А