Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник). Наталья Павлищева

заквохтали.

      Мужик все вглядывался в нежданных гостей, пытаясь понять, кого это черт принес. Что уж там понял, неизвестно, только повел рукой, приглашая сесть, и извинился, что угостить нечем, потому как сами с утра только поболтиху и ели, а к обеду вовсе ничего не осталось.

      Мономах нахмурился:

      – А детей чем кормить будешь?

      Из угла выглядывали три детские белобрысые головки. Вместо мужика ответила старуха, резко, неприязненно:

      – А тебе-то, боярин, что? Хоть и помрут наши дети, так лучше помереть, чем так-то всю жизнь.

      В ее словах была правда, так вот всю жизнь – и никакого наказания не надо.

      – Чьи вы?

      Названное имя боярина, которому принадлежала деревенька, ничего не сказало ни Гюрги, ни даже Мономаху. Но князь все же нахмурился:

      – Чего так бедно?

      – А с чего быть богатым? От половцев в эти леса удирали, думали, здесь своим горбом все поднимем, а не вышло. Лошаденка пала, а без лошади куда же? У боярина взяли зерна да лошадь, чтоб хоть как-то обжиться, а отдавать как? Кляча едва живая была, а плати за нее теперь всю жизнь. А уж как женка померла, не разродившись, так и вовсе все захирело. Мать вон больная, еле двигается, дети – мал мала меньше. Один не справляюсь, чтоб и своих кормить, и долги отдавать.

      Он вдруг смутился своей вольной речи, видно, накипело, говорил, уже не думал, что и кому, а тут осознал, что перед ним, судя по всему, не простой боярин, а кто-то знатный, больно одежа богатая на обоих гостях.

      Мономах присел на край едва державшейся лавки, детские мордашки высунулись подальше, вот будет о чем вспоминать всю зиму – таких гостей, поди, ни у кого не было. А Гюрги с ужасом думал о том, как же живут остальные, если таково в самом крепком из домишек.

      – Что надо, чтоб переселенцы на ноги встать могли?

      Мужик изумленно воззрился на странного гостя. Привычно полез пятерней в затылок, без этого русскому человеку никогда хорошо не думалось:

      – Дык… лошадь бы и по первости хоть пару годков не драть три шкуры, чтоб обжиться могли.

      – Понял? – неожиданно обернулся Мономах к сыну. Тот кивнул, хотя не понял ничегошеньки.

      – Кто староста в деревне?

      – Я, – развел руками мужик.

      Князь вытащил из кошеля деньги:

      – Вот даю на всех. Не одному тебе. Вскладчину пару лошадей купите и еще чего нужно. Только чтоб поля пустыми не стояли. А хозяину своему скажешь, что я велел в сей год оброку не собирать. Да я и сам из Ростова передам.

      Мужик, получив в руки золото, согнулся в три погибели, намереваясь поцеловать руку у благодетеля, Гюрги, не выдержав, метнулся за дверь, казалось, нутро вот-вот вывернет наизнанку. Он взметнулся на коня и с силой огрел бедного плетью, словно тот виноват в увиденном.

      Мономах тоже не стал дольше задерживаться, староста нищей деревеньки выскочил за ним следом:

      – Да кто ты, мил человек, как величать?

      Князь только рассмеялся, за него ответил дружинник:

      – Князь ваш, Владимир Всеволодович