Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник). Наталья Павлищева

чего смотришь? – Гюрги не ожидал этого разглядывания, потому даже чуть смутился.

      – Краси-ивый… – прошептала юная женщина.

      Князь смутился окончательно:

      – Вот еще!

      Олена поняла его слова по-своему, почти обрадовалась:

      – Еще? Сильный… самый…

      Половчанка все же плохо знала русский, трудный язык дался не сразу. Но под ее восхищенным взглядом и от произнесенных слов Гюрги даже покраснел.

      – Да ну тебя!

      – Меня?..

      Смущенный муж сгреб жену в охапку:

      – Эх, говорить тут… русского не знаешь…

      – Я знаю.

      – Угу…

      Для Юрия уже было совершенно неважно, знает Олена русский или нет. Пухлые губы оказались вкусными, а от волос неуловимо пахло полынью и еще какими-то травами, как от материнских. И грудь у нее маленькая, но крепкая, не расползалась под мышки, и бедра сильные…

      В ложнице у Марьи Георгий Шимонович хвалил свою любушку за проявленную ловкость:

      – Ладно сообразила, не то он бы еще пару лет женку не замечал…

      – Да мне Олену жалко, такая красавица пропадает. Молодые, красивые, любиться бы должны всякую ночь, а они отдельно спят.

      – Угу, и мне из-за него поститься приходится. Может, теперь будет спать где положено и меня, старика, в покое оставит.

      – Зато я не оставлю.

      – А я и не против.

      Князь больше не избегал супружеской спальни. Целых шесть месяцев, пока не стала Олена совсем кругленькой. Но и тогда любил прижать ее к себе спиной и, положив руку на уже заметный живот, чувствовать, как толкается внутри будущий сын. Очень хотелось думать, что именно сын. Наследник, его плоть от плоти, кровь от крови…

      Из Переяславля привезли вести от отца, да еще какие! Гюрги читал, радостно блестя глазами, Георгий Шимонович только смотрел, ничего пока не выпытывая. Князь протянул ему письмо:

      – Смотри что отец пишет!

      Вести действительно были важные. Из Святой земли с честью вернулся ходивший туда игумен Даниил. Привез лампадку со Святым огнем от Гроба Господня и бесконечные рассказы о Святой земле. Решено записать все, чтобы не забылось и не потерялось в веках. Отныне путь русским паломникам ко Гробу Господню показан, будут ездить туда, как все остальные христиане.

      В Печерской обители тот самый монах, которого Гюрги видел с отцом перед отъездом, начал писать свод о жизни на русских землях – «Повесть временных лет». Тоже книга нужная, не всякий может отдельные сведения в целую картину сложить, да и не всякий столько сведений имеет, как Нестор, Мономах еще тогда говорил, что монах знает столько, сколько и десяти другим не узнать за всю жизнь. Тоже радость.

      И еще одна была – уже больше для Шимоновича. Феодосия причислили к лику святых, и не последнюю роль в том сыграло прозрение по молитвам праведника самого Георгия Шимоновича, три года не видевшего белого света. Рассказ о прозрении сына варяга Симона Африкановича тоже лег в основу признания святости Феодосия.

      Боярин радовался, как дитя малое.