Слеза несбывшихся надежд. Сергей Николаевич Галикин

Клавонька, угощу его домашним. В городе-то настоящего молока нынче не продается, пишут, что одни замесы белого цвета…Отрава для желудку.

      –Посуду-то давай, жени-их! – тетя Клава тоже уж вполне мирно, но так же , кряхтя и охая, подымается со скамейки, -пойду я, пока гости твои не нагрянули. Неудобно как-то…

      Внук, вымахавший за эти пару лет под два метра, крепко обняв Евсеича и окинув оценивающим взглядом раскинувшиеся во дворе непролазные джунгли, тут же повернулся к своей машине и достал из багажника новенький аппарат, с миниатюрным моторчиком, с литровым бачком, никогда доселе дедом не виданный. Но тот, всю свою жизнь связанный с техникой, тут же смекнул, что это за зверь и, взяв в руки, усмехнулся в усы:

      – Ишь ты-ы… Эк придумано! И что, тянет ее такой движок? А не тяжеловата?

      –Все путем, деда! Это ж триммер! На плечо вешается. Сейчас тут будет, и причем очень быстро, все лежать! Куликово поле! –и рванул шнурок пускача.

      Уже поздно вечером, спустившись с крыши, где было заново прибито несколько послабленных ветрами шиферин, уныло громыхавших над головой Евсеича долгими осенними ночами, Женька, моя в рукомойнике руки, вдруг, как что-то вспомнив, повернулся к деду, хлопотавшему у стола над ужином:

      –Чуть не забыл, дедуль! Я на прошлой неделе твой сорок четвертый на памятнике видел!

      –Да ну-у-у! –тот вполоборота развернулся,– не может такого быть, то ты ошибся, Жень. Их не ста-а-вят, – Евсеич открыл синего цвета шкафчик, с большим цветным портретом Сталина под стеклом дверцы, доставая две стеклянные рюмки, – в основном-то послевоенного покроя «тридцатьчетверки» восемьдесят пятые повсюду стоят. Даже там, где «Шерманы», хе-хе-хе, проходили. Не-не, ошибка!

      Женька, вытирая ярким полотенцем руки, вплотную подошел и, заглядывая в выцветшие, под густыми белыми бровями, дедовы глаза, сказал:

      –А вот и нет никакой ошибки, дед! Точно такой, как на той фотке, где ты с комкором своим снят. В Жуковке возле школы стоит. Это вот, рядом, по трассе километров шестьдесят будет. Так, на небольшом постаменте…Веночки, цветочки, ну, все, как положено.

      –А ну, гляди еще, он? А?! –Евсеич уже, бросив кухарить, достал из глубин сундука потрепанный, красно – бордового цвета, фотоальбом и, раскрыв его на нужной странице, задрожавшим вдруг голосом, пристально вглядываясь в лицо внука, спрашивал, заметно волнуясь, -ты хорошо, давай, гляди, я ведь…Я его, гм, гм…уж сколько годов, после войны так и…н-не видел ни разу, -и дед суетливо смахнул с глаз слезу, быстро отвернувшись, стал сморкаться в платок. Женька, едва взглянув на снимок, поднял глаза и удивленно уставился на старика:

      –Ну ты даешь, дедуль…Как будто это не железо, а…живой человек! Я просто тащусь с тебя… Да он же! Ну вот. Он!! Че ж я, слепой совсем, что ли…

      –А-а-а… Люк у него впереди, ну, мой, лю-юк механиковский…есть? –все никак не унимается, не скрывая волнения, аж пританцовывает старик,– ну, впереди, на лобовой? Есть?

      –Нету там никакого люка, только щели…эти…смотровые.

      –Триплекса.