Трофей. Марина Кистяева

не стесняется, говорит, что сразу же после первой брачной ночи на его счет поступит крупная сумма и, он, наконец, заживет нормальной жизнью.

      – Пап… Ты меня продаешь, понимаешь? – слез больше не было. Лишь глухое, тягучие отчаяние, что её никто не любит.

      Росла под тотальным присмотром, контролем, над которым все смеялись и глумились. Вместо того, чтобы заводить дружеские отношения, от неё шарахались. Особенно после истории со Статовым.

      Она спрашивала у Марка: он ли это.

      Парень покачал головой.

      – Нет, детка. Не я. А жаль.

      – Тогда… кто?

      Марк усмехнулся.

      – При всей твоей замкнутости, ты не дура, солнышко.

      – Он… далеко…

      – И что? Не сам же наверняка… Хотя… Говорят, дурной порой бывает. Ещё бы. С таким-то детством.

      – Слушай… – Мила нервно сглотнула. – А правду говорят, что он впервые убил человека в пятилетнем возрасте?

      Девушка готова была поклясться, что в глазах Марка мелькнуло восхищение.

      – А хрен знает. Дело на пятилетнего никто не заводил, естественно.

      – Но в их доме была перестрелка.

      – Была. Солнце, не загоняйся. Глеб Алашеев мой дядя. Не твой. У него свои терки с моим отцом. Ты его ведь ни разу не видела?

      – Нет. Только фото. И то пару раз… Давно.

      – Ну вот. Увидишь один раз на свадьбе. И всё.

      – На какой свадьбе, Марк…

      – Тьфу ты! Оговорился! Ну, ты меня поняла, детка.

      Она-то понимала и… одновременно ничего не понимала.

      Ей было приятно, что за неё заступились. И она с ужасом думала о том, что в наше время кто-то может спокойно переломать пальцы другому человеку.

      Время шло, день икс приближался.

      И как раз сейчас ждали приезда этого самого Глеба Алашеева, чтобы мужчины – заметьте, даже без жениха и невесты, – смогли обсудить детали.

      У Милославы все приличные слова и доводы давно закончились. А так же попытки понять, что происходит вокруг, и каким образом она оказалась в центре опасного водоворота.

      Как-то один раз, уже ложась спать и закончив читать очередной любовный роман, где девушка продавала девственность на аукционе, чтобы оплатить лечение, в её голове что-то взорвалось. Мила резко села на кровати, даже вспотела слегка.

      А что если…

      Не будет девственности, брачный договор расторгнут.

      Идея показалась настолько бредовой, что Мила рухнула на кровать и закрыла лицо руками.

      Секунда… вторая…

      Мила снова села и сжала руки в кулаки.

      Тойский-старший много раз говорил: не будет девственности – не будет брака. Это единственный шанс прекратить затянувшийся фарс.

      Если её отцу настолько нужны деньги, что он готов пожертвовать дочерью, почему дочь должна сетовать за отца? Злость и обида за себя, за испорченное детство и юность зажглись в груди. За то, что её все воспринимали, как товар.

      Абсолютно все.

      Знакомые. Родственники. Дальние друзья.

      Близких друзей не было, все отношения прерывались на корню. О чем говорить, если