Большая волна в гавани. Михаил Александрович Самарский

время, пока она рассматривала рисунок, Михаилу показалось вечностью. Ее лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, как будто она натянула на себя маску. Парень мысленно приготовился к самому худшему развитию сценария и уже представил себя на ковре в кабинете декана факультета, где был частым гостем. Но, какого же было его удивление, когда госпожа Кисимото закрыла блокнот и, протянув его обратно, сказала:

      – У вас неплохо получилось, но все же прошу вас, будьте повнимательнее на моих лекциях.

      Михаил потерял дар речи, единственное, что он мог делать, так это открывать и закрывать рот, как выброшенная на берег рыба. Преподаватель вернулась к доске, стерла, все, что было написано ранее и, прежде чем начать снова писать, посмотрела на часы.

      – У нас с вами осталось пять минут, – сообщила она, – итак, давайте подведем итоги тому, что мы сегодня с вами узнали.

      Госпожа Кисимото что-то говорила, но Михаил опять не слышал ее. Теперь он думал, почему она не стала закатывать скандал, как это делают другие, когда застают его за рисованием. И несмотря на то, что молодой человек никак не ожидал такой реакции, все же он не был удивлен, поскольку госпожа Кисимото была не такой, как все остальные преподаватели. За год с лишним обучения, встречаясь с ней каждый день на лекциях, Михаил никогда не слышал раздражения в ее голосе и уж тем более она никогда не позволяла себе повысить голос на кого-то из студентов. Кей всегда была уравновешена и спокойна, как истесанная волнами скала. Парень не раз задавался вопросом: «Что может вывести ее из себя?».

      – Господа японисты, на сегодня все, – ее голос вернул Михаила в реальность, – убедительно прошу вас выучить все новые иероглифы, а я с вами прощаюсь до завтра.

      Это была последняя пара. В аудитории тотчас поднялся галдеж, студенты на радостях повскакивали со своих мест, отправляя гаджеты в рюкзаки, и поспешили на выход. Вовка был единственным человеком в группе, а может и во всем университете, кто ходил на все лекции с одной тетрадью и на это у него был железобетонный аргумент: «я никогда ничего не забываю, потому что все записи всегда при мне». Одногруппники называли его исключительно Вовкой, либо Вованом, и он никогда не обижался. Он встал из-за стола, сунул талмуд под мышку, авторучку в наружный карман пиджака и спросил:

      – Михалыч, ты сейчас куда?

      Услышав свое прозвище, Михаил невольно улыбнулся. Как его только не называли, но только не родным именем. Отец – исключительно на английский манер – Майклом, мать на итальянский – Микеле, а в университете друзья звали Михалычем. Пошло это от бывшего одногруппника Юры Геращенко. Он, как и Михаил, случайно оказался на факультете японоведения и терпеть не мог будущую специальность. Парень сделал все, чтобы его отчислили еще с первого курса. Он просто перестал ходить на лекции и появляться на экзаменах. И вот как назвал он однажды нашего героя Михалычем, так с тех пор парень и ходит в этих Михалычах.

      Собирая вещи в рюкзак, художник посмотрел на товарища, с иронией вскинув бровь.

      – А что