Время испытаний. Алан Чароит

мелового камня, которые поначалу спутал с видами родного Холмогорья. Только теперь он понял, что эти края никогда не принадлежали миру людей. Сиреневые цветы, которые Элмерик когда-то принял за обычные колокольчики, покачивались на ветру и издавали мелодичный звон. На стеблях и листьях блестели хрустальные капли росы (что само по себе казалось странным, ведь солнце стояло почти в зените), ветер перебирал травинки, и капли, соприкасаясь друг с другом, тоже тихонько позвякивали. Казалось, будто невидимый музыкант играет на серебряных колокольцах, вплетая в свою мелодию и звон холодного ручья, бегущего по камням у подножия холма, и шум ветра, и громкое пение птиц.

      Элмерик коснулся одной из росинок. Та сорвалась в подставленную ладонь, ранив его неожиданно острым краем. Он одёрнул руку, уронив кусочек хрусталя на землю. На кончике пальца выступила кровь, и бард поспешно слизнул алую каплю.

      Тонкий девичий силуэт появился прямо перед ним, и Элмерик рывком сел. Рассмотреть ту, что заслонила ему солнце, было не так-то просто – лучи светили ей прямо в спину, скрывая черты лица девушки. Но если та хотела остаться неузнанной, ей не стоило напоминать ему слова песни – этот голос бард узнал бы из тысячи. У него вообще была отличная память на голоса…

      Сердце сперва привычно забилось от радости, а потом больно сжалось и пропустило удар: он не должен был радоваться встрече с Брендалин. С момента их нелёгкого расставания прошла неделя. Семь дней – это много или мало? Мысли метались, как стая встревоженных птиц над полем. Но одно бард понимал ясно: если они встретились – значит, всё это сон.

      – К чему тебе наши песни, человек? – усмехнулась Брендалин. – Тебе всё равно не понять их смысла. Они будут бесполезны и на пирах, и в бою. «Смерть не придёт ко мне так же, как старость» – неподходящее заклятие для того, чей век краток. Как же ты глуп, человек!

      – У меня есть имя. И тебе оно прекрасно известно, – процедил Элмерик.

      – Что проку в именах? – Девушка подставила лицо ветру; царапины от когтей лианнан ши на её щеке выглядели совсем свежими. – Они теперь ничего не значат.

      Погожий светлый день, хрустальные капли, от которых весь холм мерцал и переливался, удивительной чистоты небо – всё это совсем не сочеталось с хмурым выражением её лица.

      Только теперь бард разглядел, что наряд Брендалин изменился. Её летящее платье с накидкой струилось до самой земли, цвета перетекали один в другой – от нежно-сиреневого и лавандового к тёмно-фиолетовому, – а длинные рукава выглядели почти прозрачными. Они спустились бы ниже колен, если бы не были подхвачены двумя геммами с сияющими лиловыми камнями. Такой же камень, только поменьше, украшал её серебряный венец. Волосы лежали по плечам так свободно, будто бы никогда не знали кос, и лишь бусины аквамарина, кое-где нанизанные на пряди, поблёскивали в лучах солнца.

      Пусть не сразу, но Элмерик всё же понял, что платье прекрасной эльфийки сделано не из ткани, а из цветочных лепестков. Догадку подтвердил и лёгкий сладковатый