Терракотовая фреска. Альбина Скородумова

как мы прорывались? У красных заводы стоят, а вот границы охраняются ого-го как.

      – Я давно все продумал… и придумал. У меня уже есть надежные поверенные люди среди местных. Я ведь для них что-то вроде шамана. Подлечил двух-трех человек и уже национальный герой. Если попрошу, мне не откажут.

      – А что ты собираешься у них просить?

      – Для начала, какую-нибудь одежду, малахай китайский, например. Парик можно у цирюльника в Дуньхуане заказать. И все. Вместо Валериана Кацебо я стану Ванном Кжун Чу…

      – Лихо придумано…Тебе и документы сделают?

      – Сделают. Могут и не только мне сделать…

      – Ты собираешься бежать не один?

      – Я собираюсь вместе со своим командиром, которому тоже пора в Россию. Давно пора.

      – У-у-у, как все серьезно… Я – русский офицер, не дезертир.

      – А кому служат русские офицеры на китайской земле? Когда их жены и дети умирают с голоду и страдают от гнета и унижения комиссаров?

      – Так, Валериан, давай оставим этот разговор. Я уже пожалел, что взял тебя с собой. Лучше пришпорим коней. Мне твоя агитация уже порядком надоела.

      Ремизов стеганул коня и понесся вперед на всех порах. Но над словами доктора задумался.

      Разыскать пристанище профессора Немытевского оказалось не так-то просто. Местные жители, у которых Павел Петрович пытался спросить, где живет русский профессор, спешно убегали или просто отмахивались от Ремизова. И только когда расспросами занялся Кацебо, стало понятно, почему при упоминании имени профессора китайцы ведут себя так странно. Оказалось, что его непонятная болезнь местными воспринималась как чума. Его срочно выселили из номера в гостинице, и верный его ученик и ассистент Николай Платов с огромным трудом разместил больного старика у сердобольной старушки в маленьком не то домике, не то сарае.

      Как только Ремизов шагнул в комнатку, где на полу, на подстилке из плетеных стеблей сухого камыша лежал пожелтевший и высохший, как мумия профессор, Кацебо шепнул ему на ухо: «Это не чума. Это отравление».

      Ремизов даже выругался про себя от злости. Кацебо помешался на теме отравлений. Сначала весь отряд переполошил этим отравлением, теперь опять за старое взялся. Он шепотом попросил его выйти и подождать его на улице. Кацебо кивнул и вышел прочь. Ремизов наклонился над профессором и тихонько поздоровался.

      Старик открыл глаза. Он несколько мгновений внимательно всматривался в Ремизова, видимо, не узнавая его. Павел Петрович прошептал:

      – Это я, Ремизов. Вы слышите меня?

      Профессор ответил лишь чуть заметным движением век. Он пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось. Губы беззвучно шевелились. Ремизов встал на колени и слегка приподнял профессора, который стал просто невесомым, пытаясь помочь ему сесть. Ему действительно стало легче говорить, точнее шептать. Ремизов склонился к самому лицу, чтобы попытаться услышать хоть что-нибудь. Немытевский с большим трудом прошептал:

      – В рубахе… зашита карта… Найди