Четыре времени жизни. Ольга Николаевна Савкина

дружба, Коротков, это когда гадостей о человеке не передают.

      И вот те люди, что удивительные создания, решили, что они-то знают лучше, КАК надо. Вы не представляете, как много мне сейчас пишут в личку. Гораздо больше, чем в день смерти мамы или день рождения. Люди решили открыть мне глаза на истину, ведь я же в гневе (обиде, злобе, отчаянии, пустоте – там целый список психологических состояний выдвигается), нужно меня остановить. Кто-то пишет – а чего это ты не хочешь подать иск о моральной компенсации. Да, конечно, мама твоя умерла, но ведь денежки-то не лишние.

      Или кто-то решает, что его помощь будет сверх необходима, но предлагать же её глупо – и так человеку плохо, давай-ка сразу ПОМОГУ. И отправляет в Минздрав жалобу.

      Или вот ещё люди пишут о своём состоянии после моего поста и даже сны пересказывают, обо мне, разумеется, сны-то. Мол, вот, скинул вам, вы и думайте, как это истолковывать.

      Вот что я хотела бы сказать в космос или куда-нибудь туда: не думай, не говори и не делай, если не просят. Это, кстати, тоже из «Каменской», но уж очень это давно легло мне на душу, вот и запомнила. Выводы делать не буду, кто с головой дружит, поймёт. А кто не дружит, тому бесполезно объяснять.

      Я по-прежнему не плачу. С каким-то отупением вспоминаю и похороны, и даже как маму увозили в реанимацию, а она уже смотрела куда-то сквозь, и как она кашляла кровью в последний день, а я шутила, уходя на кухню, – будет что-то нужно, кричи! И мама слабо улыбалась. Потому что она не могла говорить, только сипела. Или как я поцеловала её на кладбище в гробу, сначала в лоб, потом в губы. Странно, папа был мраморно ледяной и очень твёрдый. А мама – тёплая и мягкая. Хотя разница в похоронах была один день, папу хоронили на пятый день, а маму – на четвёртый.

      Вспомнила, как мама однажды мне сказала (наверное, мне было лет 10-12) – я совсем не помню лица своей матери. Хотя бабушка, мамина мама, умерла лет за 10 до этого. И после того, как не стало папы, я боялась забыть его лицо. Но прошло уже семь лет, а я помню каждую морщинку у его глаз. Мама за последние годы очень изменилась внешне, но её глаза, карие, под то-о-о-о-оненькими бровями ниточкой, оставались прежними. Мне по-прежнему очень больно внутри, и каждое такое письмо в личку, где дают не поддержку или говорят доброе слово, а лезут своими кирзовыми сапогами в мою душу, делает мне ещё больнее. Но слёз не достаёт всё равно. Боль есть, жжение есть, а слёз нету.

      С января, после ухода из МС, а потом ещё мамин перелом лобной кости, у меня жутко лезут волосы. Расчесалась – полную ладонь выкинула. Помыла – полную ладонь выкинула. Кондиционером сполоснула – полную ладонь выкинула. Такими темпами мне скоро будет нечего выкидывать. Ещё на всём этом двухлетнем психе с обострением в последние три месяца у меня испортилась кожа. Буквально осенью Ленуся обмолвилась, да у тебя, мол, кожа как персик. Я ещё про себя удивилась – као, думаю, какой ещё блядь персик. Посопротивлялась для приличия, но внутри, конечно, было лестно. Теперь никакого персика. С января у меня жутко шелушится кожа, какое-то неведомое покраснение пятнами, как после лечения у венеролога, и