Космополит. Географические фантазии. Александр Генис

тому, что не понимал ни слова, я следил за игрой мускулистых мужчин, раздетых женщин и лоснящихся лошадей. В толпу на сцене затесался даже американец. Играл он, естественно, дьявола. Мы познакомились чуть позже, на приеме, где он заворачивал в салфетки крохотные дипломатические бутерброды для изголодавшейся в гастролях труппы.

      – Дикий Восток, – с восторгом сказал актер, согласившись признать меня, как все тут, за соотечественника. – На английском я говорю только на сцене, где все равно не понимают, а на здешнем выучил одно слово: «Живеле!»

      – На здоровье! – охотно откликнулся я, и мы опрокинули, умело затаив дыхание, по рюмке 60-градусной ракии. Уже набравшись опыта, я знал, что она, как кухонный газ, горит синим пламенем и так же опасна при приеме внутрь. Как всех американских экспатов, этого янки принес в Старый Свет исторический вихрь, от которого сбежали его предки. Но бывает, что и наши бегут за историей.

      – Из вернувшихся, – сказал мне один русский, но бывший израильский писатель, – уже можно собрать целый город.

      – Вот и хорошо, – обрадовался я.

      – И назвать его, – задумчиво добавил он, – Мудоград.

      Зврк

      Отель стоял в прозрачной березовой роще. Южная весна походила на северную, и ветерок играл почти пустыми ветками. В березках мочился юноша в трениках.

      – Лель, – решил я, входя в двухэтажный вестибюль.

      Писатели делили гостиницу с хоккеистами, собравшимися в Новый Сад на чемпионат мира.

      – Tere-tere, – закричал я парням в синих майках с надписью «EESTI».

      – Гляди, Лёха, – сказал хоккеист такому же белобрысому приятелю, – эстонец.

      Другой изюминкой отеля был ресторан «Тито» с поясным портретом вождя, выполненным в дерзкой манере соцреалистического сезаннизма. Среди мемориальных вещей я заметил окурок толстой сигары. Однажды Тито встречал тут Новый год. На память о торжестве остался аутентичный сервиз.

      – Возможно, этой ложкой, – сказал пожилой официант, принеся суп, – ел Тито.

      – Возможно, этой вилкой, – продолжил он за вторым, – ел Тито.

      – Возможно, этим ножом…

      Я вздрогнул, потому что в моем детстве Тито обычно называли «кровавой собакой», и прервал старика вопросом:

      – А кто Тито был по национальности?

      – Маршалом, – отрезал официант, и я остался без кофе.

      Даже с ним здесь непросто.

      – Знаете, – спросили тем же вечером писатели, – как по-нашему будет кофе?

      – Кофе? – рискнул я.

      – Кафа.

      – А по-хорватски – кава, – добавил один писатель.

      – По-боснийски – кахва, – заметил другой.

      – По-македонски – кафе, – вставил третий.

      – По-черногорски – эспрессо, – заключил Горан Петрович.

      Над Черногорией здесь принято посмеиваться, потому что она поторопилась найти себе отдельное место под солнцем, да еще у моря. Поводом к отделению послужили три уникальные буквы, на которые черногорский