Не драконь меня, ведьма!. Мира Гром

надо, Маркус, я знаю, как это бывает, – печальным голосом ответил учитель.

      – Они надругались над ребенком, Ник, надругались и сожгли, – я услышала, как хрустнули пальцы учителя, – чем больше магов достается им, тем они сильнее. Они внушают людям страх перед нами. А мы просто не успеваем найти и обучить их всех прятать свою силу. Мы маги, боевые чародеи, целители, повелители стихий, мы дрожим перед ними. Они как чума накрывают отражения своим… – он осекся, вздохнул и продолжил, – а мы терпим, прячемся и молчим. Когда этому придёт конец, когда мы сможем спокойно вздохнуть, Ник?!

      – Я знаю все это, Марк, знаю. Но что мы можем сделать? Мы убьем одного,  а на его месте появится сотня. Он будет мучеником, а мы палачами. Люди склонны верить святошам, а к нам идут, только когда надеяться уже не на что. И запускают болезни так, что потом и нам не под силу справится. И мы же для них остаемся виноватыми. Помнишь год, когда я был инициирован? Помнишь что было?

      Собеседник учителя молча кивнул, а меня одолело любопытство. Я, забыв, что подслушиваю, вышла из-за шторы и спросила:

      – Учитель, расскажите мне. Пожалуйста, расскажите, что было в тот год?

      Сэр Маркус засмеялся в усы, а учитель нахмурил брови:

      – Подслушивала? – строго спросил он.

      Я положительно кивнула.

      – Отрабатывала навык прятаться. Не знала, может, вы зверя мне на обучение нового приведете, – попыталась выкрутиться я.

      – Подслушивала, – утвердительно повторил учитель. Я слегка покраснела. Ну да, не имела я права подслушивать, но, а что делать? Сразу не вышла, а потом было поздно.

      – Что было в тот год, Ник, расскажи, поделись со мной,– не как у учителя, а как у друга спросила я, присаживаясь в кресло.

      – Николос, я тебя жду в академии. Решайся! – сказал гость, – а у меня еще дела. До встречи, Ксана.

      И он ушел. Растворился телепортом. А я тут же получила подзатыльник от учителя:

      – Только не говори мне, что тебя не учили, что не подслушивать не хорошо! – сказал он.

      – Учили, – тихо ответила я, – но выйти мне любопытство не позволило.

      – Ох, ты ж, дитё переросшее! – вздохнул учитель, – ладно, слушай. Но расскажу коротко, – я положительно кивнула, и он заговорил, – мне было двадцать три, почти как тебе сейчас. В мой родной город пришла чума. Люди умирали один за другим. Болезнь забрала моих стариков, мою… – он запнулся, сглотнул, но продолжил, – мою любимую, беременную жену, мою трёхлетнюю дочь… – только теперь я поняла, почему он один, он все еще их любит, он так и не смог заменить их кем-то, не пустил никого в сердце. Его глаза блестели, он детально помнил те дни, но продолжил говорить, – народ ходил в храм, усиленно молился, но Бог не слышал их молитв. Потом пришли военные, оцепили город. Начался голод. Орденцы люто били челом, молили о спасении, жрали подношения, но болезнь не отступала. А в один день, когда надежды уже не осталось, в город пришел дедок, лет так под семьдесят. Никто из ста двадцати семи выживших не знал, как он прошел мимо оцепления, но он принес с собой три бидона молока, он наливал по кружке