Берег Живых. Наследники Императора. Анна Сешт

и мера безопасности, – серьёзно объяснил Хатепер. – Видишь ли… вполне вероятно, что Павах знает что-то такое, что может не только пролить свет на те события, но и стоить ему жизни. Так считает твой отец, и я согласен с ним. Что-то произошло там, в песках, что-то, чего мы пока не понимаем… Тебе Павах доверяет… может быть, только тебе и доверяет. А значит, однажды может захотеть рассказать – когда ноша станет совсем уж невыносимой.

      – Я буду слушать внимательно. Но я не расспрашиваю его настойчиво сейчас – ему и так многое пришлось перенести. Пытки надломили его. Он всегда был храбр, но сейчас сам на себя не похож.

      – Никто не упрекает его в трусости. Умеючи, можно сломать любое мужество, – вздохнул Хатепер. – Я видел солдат, которые, вернувшись с войны, боялись собственной тени и не расставались с мечом даже во сне.

      – Тело Метджена… оно действительно выглядело так ужасно, как говорят?

      – Я рад, что ты не видела, – коротко ответил дядя. – Всё, больше не стану задерживать тебя. Иди к отцу. Ты нужна ему.

      – Я не так много могу сделать для него… – с сожалением возразила царевна.

      – Просто будь рядом.

      Анирет склонила голову в знак согласия. Направляясь к отцу, она продолжала думать о том, что дядя сказал о Павахе. Прежде ей и в голову не приходило, что воин может скрывать что-то. Зачем? Ведь здесь все хотели помочь ему. Девушка надеялась, что друг решится поговорить с Императором начистоту на ближайшей аудиенции, когда ему станет хоть немного легче.

      Царевна вошла в сад. В гармоничном сочетании, созданном искусством придворных садовников, здесь росли раскидистые сикоморы и цератонии[14], невысокие гранатовые и персиковые деревья с нежными цветами, статные акации и огромные пальмы-дум, гибкие ивы и тамариски. Птицы жизнерадостно пели в ветвях, радуясь сиянию Ладьи Амна. Большие пруды и аллеи дарили прохладу.

      Но даже в своём прекрасном саду Император не находил спокойствия. Он стоял, бессильно опустив руки, погружённый в мрачные мысли, и выглядел таким потерянным, что сердце Анирет сжалось. Сейчас Секенэф не был Владыкой Таур-Дуат, могучим, почти неуязвимым. Он был родителем, потерявшим любимого сына, лишённым возможности даже похоронить его… и не знавшим, откуда черпать силы.

      Подчинившись скорее инстинкту, чем разуму, царевна поспешила к отцу. Взяв под руку, девушка повела его по саду к фонтану, выложенному зеленоватой мозаикой из редкого оникса. Здесь цвели лотосы, ещё только начавшие распускаться и распространявшие вокруг тонкий сладковатый аромат.

      Секенэф не сопротивлялся, безучастный ко всему в своём горе. Анирет посадила отца у фонтана, а сама села у его ног и обняла его колени. Утрата сблизила их, подарила им возможность безмолвного понимания друг друга, которого у них не было прежде. И в эти мгновения Хэфер словно оживал, воплощаясь в их общих воспоминаниях. Его сила и живой ум, его чуткость и весёлый нрав. В этих разделённых на двоих воспоминаниях непроглядная глубокая печаль хоть немного светлела.

      Царевна не

14

Цератония – вечнозелёное дерево, известное с древности.