Роксолана. Королева Османской империи (сборник). Николай Лазорский

в овраг!.. Детей не берите туда: будут плакать – басурмане услышат!.. Настя!

      А она все еще стояла как каменная. Мать схватила ее за руку, миска полетела в траву, большие квашеные яблоки рассыпались по красной смородине.

      – Беги в лес, дочка!

      – А вы, мама?

      – А я… не побегу… буду в храме.

      – И я с вами… Нет, только с вами!

      По улице проскакал конь шляхтича Эрнста Тынского и быстро помчался на запад.

      – Сбежал, трясогузка! – яростно сверкнул глазами Лисовской. – Я хотел через него передать… Трофим! – позвал сына. – Быстро огородами к дядьке Свириду. И – в Теребовлю с ним. Там казацкая часть. Да и пусть они на помощь позовут польский отряд из Тернополя. Понял? Лети, сынок, Бог в помощь, и… прощай.

      Трофим на добром коне исчез в зарослях сада.

      Люди бежали в церковь. У входа стоял дьяк в черной рясе с иконой в руках – стоял неподвижно, словно ждал конца света.

      Староста на колокольне вовсю звонил в колокола.

      – Оберегай, отец Феодосий, храм иконой, а мы – саблей! – Крикнул Лисовской дьяку и повел немногочисленный отряд вооруженных рогатинцев туда, откуда уже поднимался к небу черный столб дыма.

      – Отец! – воскликнула Настя, но толпа затолкала ее внутрь церкви, где горели свечи, а из темных стен успокаивающе смотрели на людей святые.

      Настя смотрела на все невидящими глазами, она была потрясена и поражена, пока еще не пришла в себя.

      Мать, вся в слезах, потянула дочь за руку:

      – Сюда, доченька… Горе… Становись на колени… Помолимся Господу – он защитит и отведет.

      В углах церкви женщины прижимали к груди младенцев, неистово молились старушки: церковь наполнилась людским гомоном.

      Так прошел какой-то час. Вдруг, будто ветер подул: прибежали мальчики из своих хат:

      – Горит церковь отца Петра…

      – Отец Петр не выходит из нее…

      – Татары на соседней улице…

      – Наши их косят, секут, а те лезут… – громче, отчаяннее произносились молитвы. И вдруг истошный крик женщины у входа.

      Тяжелый топот ног снаружи. Пах! – Стрела впилась прямо в темно – восковой лоб Николая – угодника… Гортанные чужие крики, как собачий лай…

      – Татары!

      – А-а-а!

      Они ворвались в церковь, как голодные волки. Ворвались хищные, злые. С кривыми саблями, окровавленными ножами. Грязные, пыльные лица. Засаленные косматые островерхие шапки. Дикие взгляды налитых кровью глаз. Ловцы людей. Снуют. Схватили одну женщину, вторую… Швырнули младенца о каменный столб – и всех взбудоражил сумасшедший крик матери. Полилась кровь по холодному полу, брызнула на стены, иконы.

      Церковь превратилась в страшный ад. Только святые угодники безразлично наблюдали за дикой резней.

      Согласно своим страшным обычаем, татары уничтожали младенцев, маленьких детей, а девушек, молодых женщин, подростков хватали, связывали вместе.

      Скрутили руки и Насте. Она совсем близко увидела щелочки красных нечеловеческих глаз. Мать бросилась защищать дочь, укусила вонючую руку татарина, который взвыл