Лили(т). Эль Бруно

поводу того, куда исчез Гриша, но в пьяном угаре никому не пришло в голову всерьез его искать.

      Двумя большими ножами я проткнула ему глаза. Он не кричал, потому что я заткнула ему рот. Затем большим тесаком для разделки мяса отрезала ему голову и кисти рук. Чтобы это сделать, нужно терпение. Резать нужно не кости, а скрепления между позвонками – очень аккуратно, как отсоединять куриную ногу от туловища. Кровь стекала в тазик, но я всё равно сильно запачкалась.

      Пришлось раздеть его и местами сильно изуродовать, но тело, наверное, всё равно опознают, так что я просто выиграла немного времени. И таз с кровью и само тело без головы и рук я залепила бетоном и привалила в угол. Затем закрасила побелкой. Потом мешок с частями тела упаковала в сумку, туда же бросила окровавленную одежду, переоделась и вышла из дома.

      Затем я выехала за город к реке и выбросила туда по одному голову, сумку, одежду, кисти рук. Здесь было глубоко, а течение недостаточно сильным, чтобы прибить это к берегу. На спине трупа я нацарапала пентаграмму, для пущей верности написала фразу на латыни ножом. Моё убийство не имеет ничего общего с ритуальным вандализмом во имя воображаемого злодея, который правит адом, но в дальнейшем я постоянно использовала этот фокус, чтобы следствие зашло в тупик. Такой наивный ход, а работает.

      Я бы не стала убивать во славу выдуманного кем-то дьявола. Как будто реальных недостаточно. В мире и без него полно двуногих демонов в аккуратных брючных костюмах и с высшим образованием.

      После того, как всё было кончено, я переоделась в свою одежду, тщательно вымылась в гостинице и мысленно убила ту часть себя, которая совершила преступление. При мне не осталось ни одежды с кровью, ни тесака, ни следов бетона дома. Моя жизнь полностью очистилась от убийства.

      Удовольствия от совершенного я не получила. И в процессе тоже мало радовалась, так как мои мысли целиком занимала безопасность, аккуратность. Приходилось постоянно быть начеку, следить за тем чтобы не совершить ошибку – это выматывало. После того, как всё закончилось, я почувствовала себя уставшей.

      Месяц я провела в волнительном ожидании. Из окна своей квартиры в бинокль наблюдала за тем, как приходит участковый, как приезжает и уезжает машина полиции. Я видела собак-следопытов, видела ошарашенную жену Гриши и, конечно, удивленного сына – еще слишком маленького, чтобы до конца осознавать произошедшее.

      По Грише много кто горевал. В конце концов, у него достаточно собутыльников и родни, которая по-своему любила его. Не в том смысле, в каком действительно является любовь, а в том её упрощённом, кастрированном эквиваленте, который остаётся человеку, если его приоритеты вертятся исключительно вокруг выживания в нищете. Они считали произошедшее большой трагедией, убивались о нём на поминках, много пили и не заметили, как ребёнок чуть не устроил пожар в квартире, играясь с плитой. Мальчику всыпали ремнём, не объяснив толком, за что именно, и отправили спать.