Немного ночи (сборник). Андрей Юрич

ее свежей девичьей красоте такую сладкую неправильность.

      Нужно быть честным. Мною Олеся заинтересовалась только однажды, когда увидела, как я кручу в пальцах шариковую ручку. За пару лет лекционного безделья я научился быстро вращать ручку или карандаш в пальцах руки, без участия большого пальца. Это было очень увлекательное занятие, оно веселило и успокаивало. Олеся была первым человеком в мире, кто углядел во мне этот талант. Целых пятнадцать минут я наслаждался ее взглядом, прикованным к моей руке. Никогда раньше и потом она так долго на меня не смотрела. Вообще, мой латентный идиотизм, включающийся спонтанно время от времени, сильно мешал мне обратить на себя внимание Олеси. Помню, несколько раз я пытался с ней заговорить. Конечно, на нейтральные темы вроде учебы или погоды. Я даже представить не могу, что она думала, когда я это делал.

      – Привет, – говорил я, – Ты не знаешь, что нам читать задали по литературе?

      – По какой литературе? – спрашивала она.

      – По этой… по древнерусской.

      Она сидела на диванчике в холле шестого корпуса, в легком голубеньком сарафане, едва доходящем до середины ее загорелых бедер. И разговаривала со мной вполоборота, уткнувшись взглядом в какие-то конспекты.

      – Мы вчера зачет сдали, – говорила она.

      – А, – говорил я, – Так, значит, ничего читать не надо?

      Она делала паузу и говорила немного растерянно и осторожно:

      – Нет.

      – А по другой литературе что читать? – я, однажды решившись на разговор, уже не мог остановиться.

      – По какой литературе? – спрашивала она.

      – По зарубежной. – тупо перебирал я варианты.

      – А ты список, что, не брал?

      – Какой список?

      – Авторов. По литературе.

      – По какой?

      – Валентин, – говорила она с напускным спокойствием, отрывалась от конспекта и поднимала на меня блестящие карие глаза, – Тебе не кажется, что мы друг друга не понимаем?

      – Я просто узнать хотел, – начинал я зачем-то оправдываться, – Что нам по литературе читать.

      И было видно по ее лицу и глубокому вздоху, как она подбирает слова в уме.

      Я круто поворачивался, говорил непонятное «ладно» и быстро уходил за ближайший поворот коридора. Там я останавливался, смотрел в крашеную масляной краской стену и ехидно улыбался сам себе. Засмеяться во весь голос не давала только давящая на затылок тоска.

      С древнерусской литературой и Олесей все было не так просто. Древнерусскую литературу преподавал доцент Котов. Александр Михайлович. Среднего роста, худощавый и рыжеватый мужчина неопределенного возраста. Он всегда носил очень аккуратные костюмы и пальто, а на шее – красивое кашне. Лицом был чист и розов. Улыбку имел располагающую, а взгляд – синий и пошловатый. Он разговаривал очень правильным русским языком, любил цитировать четверостишья из разных поэтов и делал комплименты симпатичным студенткам. Так как Олеся была симпатичной, то ей