Тридцать три несчастья. Евгения Черноусова

Но ты за пятнадцать лет ни разу за неё не брался.

      Прибежал Денис и стал заметать крошки на совок, дразня при этом сестру: «Катюха – хрюня!» Катя злилась, а злость сорвала на родителях:

      – Если дети – свиньи, значит, родители кто?

      – Не злись, дочь, я тут одна не свинячу, потому что свинарка.

      Всё собиралась поговорить с семьёй, но поняла, что не сможет. Да и что она им скажет? Что не ждёт от жизни ничего хорошего? А что в жизни было хорошего? Только рождение детей. Ладно, если останется жива, то поговорит с ними. Им поневоле придётся теперь обслуживать себя самим, Любе-то после операции нельзя будет ни тяжести поднимать, ни наклоняться. А Сергей пусть валит к маме, к Свете, да куда угодно! Жить с ним она не будет!

      Утром тихо собралась и пошла на первый автобус.

      Вечером ужасно хотелось спать. Люба вышла к сестринскому посту и попросила:

      – Мне анестезиолог сказал, что на ночь реланиум уколют. Нельзя ли пораньше сделать, я спать хочу невыносимо. Засну – а тут вы со шприцем.

      – Да не нужен вам никакой реланиум. С ним не заснёте. Вон, микстурка на столе, налейте себе грамм пятьдесят.

      Тут Любу накрыло баранье упрямство: врач назначил, значит, надо делать. Медсестра пожала плечами: как пожелаете. Ну, и накаркала, Люба до утра глаз не сомкнула. Может, из-за укола, а может, из-за звонка дочери в одиннадцатом часу:

      – Мам, ты когда придёшь?

      – Ложись спать, Катя. Я не приду. Я в Уремовске.

      – Вы что там, с папой? Что вы там делаете?

      Ха! Три раза ха-ха! Он теперь и дома не ночует! Люба прислушалась к себе и не почувствовала ни обиды, ни возмущения:

      – Нет, Катя, он собирался ехать, но, наверное, раздумал. Завтра он придёт домой. Там в холодильнике к обеду всё есть. А на ужин сами сообразите что-нибудь с ним. А если не сможете, сходите к бабушке, она накормит.

      – А ты что, не приедешь?

      – Да, я задержусь недели на две.

      – Как? А Турция?

      – Какая Турция, дочь, я в больнице. Проси бабушку, чтобы с вами поехала.

      – Ма-ам, бабушка там жизни нам не даст! Ну, приедь пораньше!

      – Нет, раньше я не смогу приехать, меня оперируют завтра. Катя, не ной, не трепи мне нервы. Лучше отцу потрепи. Попросись с ним на Кипр.

      – Какой Кипр? Он едет на Кипр?

      – Ну да, по делам фирмы. Собирается взять с собой… одного сотрудника. А ты попроси его тебя взять. Вроде как секретаршу.

      Катя взвизгнула восторженно и отключилась. Ну вот, пусть теперь Серёжа выпутывается.

      – Открываем, открываем глаза! Люба, не спать!

      И Люба старательно таращится на потолок. В поле зрения вплывает толстощёкое лицо. Со стороны звучит мужской голос:

      – Ну, порядок. Освобождайте операционную.

      Гремят носилки. Любу не очень нежно перекидывают на них и везут по длинному полутёмному коридору. Когда носилки, дёрнувшись на стыке, въезжают в ярко освещённый лифт, сознание отключается. Выныривает из небытия она уже в палате. Её перекладывают на койку и прикрывают простынёй. Люба видит, как на спинку кровати медсестра бросает её халат.

      – Любочка, – это Лена