Союз стального кольца. Мирослава Чайка

бы никогда не вернулся, если бы ушел, умер, но не вернулся, – сказал Паша и крепко сжал Евину руку.

      – Что? – удивленно спросила девушка и как-то испуганно посмотрела на Пашу. – Ты это к чему? – добавила она, хотя все поняла, но ей отчего-то стало не по себе и очень хотелось, чтобы он ее разубедил.

      Но Паша вместо ответа заглянул Еве прямо в глаза и неожиданно для них обоих спросил:

      – Ты будешь моей девушкой? Я хочу, чтобы мы были не просто друзьями, ты мне нравишься уже много лет, – он что-то сказал еще, но Ева была так ошарашена, что ничего уже не слышала. Она стояла, смотрела на него и молчала, они не заметили, как остались одни в зале, пауза затянулась, юноша опустил глаза в пол и, плотно сжав губы, ждал ответа.

      – Паша, нет, ты всегда был для меня другом, лучшим другом, прости, я не знаю, что еще сказать.

      – А ничего не надо говорить, я все понял, мне надо домой, – не сказав больше ни слова, он быстро вышел из зала.

      После занятий Еву забрал семейный водитель, погруженная в свои мысли, она ехала молча, лишенная привычной лучезарной радости, такая притихшая, что даже Сергей Иванович несколько раз встревоженно посмотрел на нее в зеркало заднего вида.

      И вот, наконец, Ева переступила порог своей квартиры и почувствовала огромное облегчение. Она очень любила возвращаться домой, здесь ее ждал не только впечатляющий модный интерьер, здесь жили любящие ее домочадцы, и в этом месте она по-настоящему ощущала тепло семейного очага. Жила Ева на двадцать пятом этаже, в квартире с видовыми окнами в пол, а виды из них были необыкновенными. Из спален можно было любоваться Финским заливом, большими пассажирскими лайнерами размером с огромные многоэтажные дома, которые ночью покрывались тысячами огней. С двух сторон эту композицию фланкировали два совершенно фантастических объекта: башня Лахта-центра, напоминающая ракету на стартовой площадке, а с другой стороны – стадион, похожий на летающую тарелку пришельцев. Башню было видно из любой точки города, поэтому Еве казалось, что это своеобразный маяк, который всегда указывает на место, где ее ждут. Из окон большой и малой гостиной виден был старый город. Сверкали на солнце, а иногда утопали в тумане шпили Адмиралтейства и Петропавловской крепости, купола Казанского и Исаакиевского собора, нежным кружевом угадывался силуэт Смольного. А самым впечатляющим зрелищем ночного пейзажа была телевизионная башня. Ее установили в 1963 году, и на тот момент она считалась самым высоким сооружением Европы, немного превышала высоту Эйфелевой башни и до 2017 года являлась высочайшим инженерным сооружением города, но потом построили небоскреб «Лахта-центр», и это первенство досталась ему. В темное время суток телебашня сияла яркими огоньками, как стройная новогодняя елка. Каждый раз, когда Ева замечала, что огоньки начинали переливаться, она замирала у окна, как завороженная, будто видела это в первый раз. Вообще Еве было свойственно никогда не пресыщаться красотой, а любоваться