О всех созданиях – больших и малых. Джеймс Хэрриот

принесли воду, я намылил руку и осторожно ввел ее в прямую кишку коня. Я ясно ощутил смещение тонких кишок влево и напряженное вздутие, которому там быть не следовало. Едва я прикоснулся к вздутию, как лошадь вздрогнула и застонала.

      Я вымыл и вытер руки. Сердце у меня бешено билось. Как мне поступить? Что сказать?

      Сомс то выходил из денника, то снова входил, что-то бормоча, а изнемогающий от боли конь извивался и дергался.

      – Да держи ты чертову тварь! – прикрикнул Сомс на конюха, сжимавшего недоуздок. – Чего ты зеваешь?

      Конюх ничего не сказал. Он ни в чем не был виноват, но посмотрел на Сомса пустым взглядом.

      Я глубоко вздохнул:

      – Все симптомы указывают на одно: у этой лошади непроходимость.

      – Ну пусть по-вашему. Пусть непроходимость. Так сделайте что-нибудь, чего вы ждете? Мы что, всю ночь тут простоим?

      – Сделать ничего нельзя. Это неизлечимо. Остается только как можно скорее избавить его от страданий.

      Сомс нахмурился:

      – Неизлечимо? Избавить от страданий? Что вы такое болтаете?

      Мне кое-как удалось сдержаться.

      – Я жду, чтобы вы разрешили мне сейчас его пристрелить.

      – Это вы о чем? – Сомс даже рот открыл.

      – О том, что его следует немедленно пристрелить. У меня в машине есть специальный пистолет.

      – Застрелить! – Сомс, казалось, вот-вот задохнется от ярости. – Совсем с ума сошли! Да вы знаете, сколько он стоит?

      – Это никакого значения не имеет, мистер Сомс. Он весь день терпел невыносимую боль, и он умирает. Вам следовало вызвать меня давным-давно. Он может протянуть еще несколько часов, но исход предрешен. И он все время будет испытывать дикую непрерывную боль.

      Сомс зажал голову в ладонях:

      – Господи, за что? Его милость за границей, а то я бы дозвонился ему, чтобы он вас образумил. Повторяю, будь тут ваш хозяин, он впрыснул бы ему чего-нибудь и за полчаса поставил бы на ноги. Послушайте, а может, подождем мистера Фарнона? Пусть он его посмотрит.

      Что-то во мне радостно отозвалось на это предложение. Впрыснуть ему морфия и убраться отсюда. Переложить ответственность на кого-нибудь другого. Так просто! Я взглянул на коня. Он уже опять кружил по деннику, спотыкался и шел, шел по выбитой в торфе дорожке в безнадежной попытке уйти от боли. Я смотрел на него, а он вдруг поднял мотающуюся голову и жалобно заржал. Непонимающе, безутешно, безнадежно. И я не выдержал: стремглав бросился к машине и достал пистолет, предназначенный для убоя животных.

      – Подержите его за голову, – сказал я конюху и прижал дуло между остекленевшими глазами.

      Раздался резкий хлопок, ноги коня подогнулись, он рухнул на торфяную подстилку и замер.

      Я повернулся к Сомсу, который ошеломленно смотрел на труп.

      – Утром заедет мистер Фарнон и проведет вскрытие. Я хочу, чтобы лорд Халтон получил подтверждение моего диагноза.

      Надев пиджак, я пошел к машине. Я уже включил мотор, когда Сомс открыл дверцу и просунул голову внутрь. Говорил он негромко, но очень злобно:

      – Я сообщу его