Посейдень. Сергей Иннер

этого.

      Когда я в один из первых раз сел в её кресло, и она взяла в руки опасную бритву, и посмотрела из-за моей спины через зеркало, и сверкнула лезвием у моего горла, и спросила на кого я работаю, у меня просто не мог не встать.

      – Это ты работаешь, – сказал я. – Я плачу.

      Тогда она приступила к делу, попутно расспрашивая меня о вибрациях.

      – Не правда ли интересно, – говорила Виктория. – Что во всём, что любит человек, присутствуют вибрации.

      – Вибрации?

      – Да, вибрации. Мы любим всё ритмичное, размеренное. Музыка, океаны, секс, рёв мотора любимой машины. Вибрации.

      – Это из-за биоритмов. Мы живём в очень ритмичной среде: сутки, месяцы, времена года, эпохи. Всё пульсирует.

      – Кто-то меряет время годами, а кто-то – музыкальными альбомами, – сказала Виктория, включив радио, какую-то регги-радиостанцию.

      – А кто-то походами в парикмахерскую, – сказал я.

      И вот Виктория берёт машинку для стрижки и вибрации наполняют мою черепную коробку. Когда машинка сменяется ножницами, я спрашиваю:

      – Помнишь, что ты делала ровно год назад в этот же самый день?

      – Вероятнее всего, мчалась с горнолыжного склона в Швейцарских Альпах вблизи Монтрё.

      – Серьёзно?

      – Конечно, нет. Я парикмахер. Так что либо я работала здесь, либо подрабатывала по вызову.

      – Парикмахером?

      – Разумеется.

      Кончик моего правого уха летит на пол.

      – А я часто вспоминаю, что делал в этот же день год назад. Это очень важно.

      – И что ты делал год назад?

      – Год назад я пришёл к своему товарищу, знаменитому кручёными усами, и сказал, что в будущем ему стоит позаботиться о том, чтобы стать министром культуры.

      – А он что?

      – Сказал, что скорее трахнется со слоном, чем свяжет свою жизнь с политикой. Сказал, скорее переедет из центра в Автово, чем станет министром культуры.

      – Вот сноб.

      – Ужасный сноб. Недавно не поздоровался со мной. Потом сказал, что я в тот момент был не в тренде, поскольку ел шаверму, представляешь?

      – Дичь, – улыбается Виктория.

      – Он сейчас ведёт литературные вечера, где современные поэты читают Маяковского. Называются «iCloud в слаксах».

      – Никогда не слышала. Поэзия мне нравилась только в юности, когда я была сатанисткой.

      Я вслушиваюсь в щелчки ножниц.

      – Забавно.

      – Что?

      – Мне послышалось, будто ты сказала, что была сатанисткой.

      – Когда мне было шестнадцать, разумеется, была.

      – Ты хочешь сказать, что ходила на кладбище с подружками, вы там чертили пентаграммы, пили вино, менялись трусиками, воскрешали мёртвых?

      – Мы уже тогда знали, что пентаграммы – это ерунда. Всё остальное верно.

      – Хорошо. А то я уж было решил, что мои волосы пойдут на ритуальные цели.

      – Нет, отдам их таксидермисту, как обычно. Подправит ими какого-нибудь сурка или лося.

      – Большая