Удар под дых. Две повести. Бенжамен Демар

голову к учительскому столу. Препод не просто уставился на тебя своими совиными глазами, он вдобавок еще что-то говорит. Задал тебе вопрос. Тебе! Вопрос!

      – Чего? – спрашиваешь ты, обезумев от ярости.

      Он повторяет свой вопрос. А его глаза снова уперлись в твои. Выходит, он ничего не понял? Вообще не въехал? Мало ему? Еще хочет? Хочет почувствовать твой кулак на своей роже? Что – вопрос? Понял ли ты вопрос? Да по барабану, не в этом дело. Дело в том, что он до тебя докапывается. А раз он до тебя докапывается…

      Кто-то поднимает руку, и препод отворачивается от тебя.

      – Да?

      Правильный ответ.

      Конец урока ты проводишь в попытках снова развязать бой. Чтобы уж покончить с этим раз и навсегда. Уничтожить его. Но глаза препода скользят с одного ученика на другого, а тебя будто не существует.

      Он боится. Верняк, боится.

      Глава 4

      Когда ты приходишь домой, мать уже тебя поджидает. Ей звонили из коллежа. Ты снова подрался. На этот раз тебя выгнали на целую неделю. А в следующий раз вообще попрут из школы. Мать хочет поговорить с тобой.

      Блин, как не вовремя. Тебе совершенно нечего ей сказать.

      Она настаивает, так что ты попросту заруливаешь к себе в комнату. Но она хватает тебя за рукав и называет по имени:

      – Блез!

      Свое имя ты ненавидишь. А уж плаксивый тон, которым она к тебе обращается, вообще не выносишь. В нем вся эта жалостливая материнская любовь… Еще не хватало! Ее интонации возвращают тебя в те годы, когда ты был слабаком. Маменькиным сынком. Совершенно беззащитным.

      – Блез!

      Дернув плечом, вырываешься. Она что-то там бубнит в коридоре. Ты не въезжаешь, о чем она, ты уже не слушаешь. Но внезапно ты останавливаешься, разворачиваешься и возвращаешься к матери.

      И там, в коридоре, принимаешься ее трясти. Ты кричишь. Ты хватаешь ее за плечи и трясешь. И в ее глазах впервые в жизни видишь страх. Ты уже сам не знаешь, что творишь. Ты орешь. Командуешь. Оскорбляешь.

      Когда ты наконец отпускаешь ее, она безвольно сползает по стене коридора. По той стене, где красуются ваши с ней фотографии. Вы там улыбаетесь. Мать оседает на линолеум. Она плачет.

      Смотреть противно, и бесит, ты просто вне себя от злости. Сейчас бы пятерых таких, как сегодня днем. Таких же бакланов-выпендрежников. Ты их просто уничтожил бы. Но их нет, и ты идешь в кухню, видишь сумку матери, роешься в ней, нащупываешь кошелек. Вытаскиваешь из него бабки и впервые в жизни даже не пытаешься как-нибудь замести следы. Более того, ты бросаешь раскрытый кошелек на стол, среди крошек, оставшихся после обеда.

      Выйдя из кухни, ты краем глаза замечаешь в коридоре скорчившуюся на полу мать. Ревет. Ты ненавидишь то, что сейчас чувствуешь. Убить бы кого-нибудь. Или самому помереть. Ты не знаешь, что лучше.

      Ты отпираешь дверь. Надо бы хлопнуть ею со всей силы, как обычно, но ты, наоборот, оставляешь ее открытой.

      И скатываешься вниз по лестнице.

      Глава 5