Пленники Амальгамы. Владимир Шпаков

любимого, решил увековечить?

      – Вроде того. Только плохо получается.

      – Что ж так?

      – Вначале себя понять нужно. А с этим проблема. Смотрю на свое отражение, смотрю, а толку ноль! Если человек – это некая книга, то я сейчас гляжу в книгу и вижу фигу!

      Он придвигает обсиженное мухами зеркало, где отражаются два потрепанных жизнью персонажа: русый, с проплешинами на голове, и седой, с глазами больной собаки. Два сапога пара. Старые (как минимум – немолодые) придурки, оба разведенные, разница в том, что у Монаха вообще нет детей, а у меня…

      Внезапно становится дурно, и я отворачиваюсь.

      – Убери зеркало! – машу рукой.

      – А что такое? Тоже видишь фигу?

      – Нет, просто не люблю…

      Однако саму зеркальную тему так легко не уберешь. Под водочку и немудрящую закусь слушаю о том, что автопортрет – особый жанр, его с бухты-барахты не пишут. Время должно наступить особое, когда захочется изобразить самого себя с такой силой, что спать не можешь! Да, кто-то самолюбованием занимался, не без того, но большинство великих создавало автопортреты в переломные моменты жизни. Отмечая эти самые… Этапы судьбы? Вехи судьбы?

      – Поворотные пункты, – говорю, – но ты-то куда поворачиваешь?! И с каких пор записался в великие?!

      Вот она, шлея под хвост, когда пьянеешь и бросаешься в стихию спора, как в бурлящий поток. Эх, вывози, кривая! Перебивая друг друга, мы поминаем Рембрандта, Брюллова, разумеется, да Винчи и, ясен пень, Ван Гога. Автопортрет с отрезанным ухом – нечто, для всех времен и народов!

      – Тоже веха судьбы?! – напираю. – У человека приступ шизофрении, он режет себя ухо, и это ты считаешь поворотным пунктом?!

      – Да не в ухе дело! – орет Сашка. – А в том – почему отрезал! Вот где веха, этап и поворот!

      Далее вопим о трудностях самопознания, когда отчуждаешься от себя, не умея понять: кто ты? что ты? А главное, зачем, дубина, землю топчешь и небо коптишь?! Появляется вторая бутылка, затем бежим за третьей, продолжая не столько спор, сколько совместный плач о том, что искусство в загоне, живопись умирает и новые халтурщики одерживают победы на всех фронтах! Схватив меня за грудки на пороге мастерской, Монах кричит мне в лицо:

      – Но мне плевать на их победу! Слышишь?! Плевать! Главное, самому не стать халтурщиком!

      – Саня, ты не халтурщик! Ты – великий!

      – Трижды ха-ха! Великий Монах рисует шаржи земляков! Нет уж, увольте! Мое дело – автопортрет! Надо набраться сил, прорваться сквозь собственную тупость, косность, чтобы… В общем, я чувствую: после этого что-то изменится! Обязательно изменится!

      На пике опьянения и азарта сознание очищается от шелухи, от повседневных проблем, ты вроде как выходишь за собственные рамки, раздуваясь, словно аэростат. То есть вылетаешь в стратосферу духа, забывая о тех, кто копошится внизу. Где вы там, мураши-человечки? Вас даже в бинокль не разглядеть! Но проходит час, другой, ты бредешь по городу в расстегнутом плаще, и вдруг порыв ветра. Ты кутаешься, продолжая