Пленники Амальгамы. Владимир Шпаков

да и не дебоширю я в чужих кабинетах. На меня вдруг наваливается тоска, неподъемная, как стопудовый мешок. Что за жизнь, мать вашу?! Почему вокруг одни хуматоны? И почему я о них вспоминаю, это же чушь, порождение нездравого рассудка!

* * *

      Выпить удается спустя несколько дней, в компании Монаха. Свято место возле сквера пусто, значит, гора пойдет к Магомету. То есть я направляюсь в мастерскую, расположенную неподалеку от дамбы, чтобы застать уже нетрезвого Сашку. И хотя визиту не очень рады (Монах какой-то мрачный), мне наплевать. На правах старого знакомого прохожу внутрь, ставлю бутылку на заляпанный красками стол, после чего приближаюсь к окну и долго смотрю на открывающуюся панораму.

      – У тебя за окном – лучший городской вид. Овраг в зелени, домишки, кусок поймы, Покровский собор… Ни одной заводской трубы! Ни одной дурацкой хрущевки!

      За спиной шебуршат, вроде как закуску готовят, затем раздается хриплый Сашкин голос:

      – Ты уже это говорил.

      – И что? Могу повторить. Больше не пишешь любимый пейзаж?

      На стол со стуком выставляют стаканы.

      – Ладно, наливай…

      Мы выпиваем, занюхиваем хлебом и какое-то время молчим. С Сашкой можно молчать, не чувствуя неловкости, что редко бывает. Можно и говорить, и мы наверняка сегодня поговорим (а уж выпьем сколько!). Но пока Монах молча удаляется за выгородку, где у него оборудована импровизированная кухня, я погружаюсь в воспоминания. Они нынче избирательны, мозг сам решает, что именно выдать на-гора, и на сей раз выдает спор после одной заезжей выставки. В нашу провинцию как-то завезли инсталляции столичной знаменитости, научившейся работать со сварочным аппаратом и заполнившей Центральный выставочный зал грудой блестящего металла. Именно грудой, поскольку мастер отрицал фигуративность, и требовалось изрядно напрягать фантазию, чтобы разглядеть в нагромождении стальных листов, болтов и шестеренок что-то узнаваемое. Сашка написал в книге отзывов: пункт приема черных и цветных металлов расположен по такому-то адресу, туда всю выставку и следует отправить! Я же взялся защищать гастролера, мол, художник отпускает воображение на свободу, а далее сам решай – идти за ним или в обратную сторону.

      – Да где тут воображение?! – горячился Монах. – Безумие, его культ в чистом виде! Сейчас каждый второй культивирует в себе безумца, мода, блин, такая! И этот сварщик – из их числа!

      – Но художник всегда немного безумец! Взять, к примеру, Босха или Сальвадора Дали…

      – Трижды ха-ха! Босха корежило от жизни, он преподносил миру зеркало! Чтобы мир содрогнулся от своих безумств! А Дали… Не обращай внимания на открытки.

      – Какие открытки?!

      – Картины с этими стекающими часами, расчлененками… Посмотри графику к Дон Кихоту, там настоящий Дали, не попсовый!

      В моей жизни все было тип-топ, поэтому я энергично продолжил защиту тех, кто выходит за край и нарушает табу. Они представлялись ледоколами, вспарывающими лед сервильности, буревестниками, реющими над