Пленники Амальгамы. Владимир Шпаков

так и нужно поступать! Думаешь, одна твоя Майка такая?! Да вся молодежь сейчас – лодыри и бездельники! Сидят по домам, в потолок плюют, а ведь на них пахать надо! Под эти доводы собиралась моя сумка, туда укладывались белье, спортивный костюм, прокладки, зубная щетка и проч. А я словно испарялась, истончалась, короче, исчезала из жизни, в которой мне выпала участь рабыни.

      Но истончиться до невидимого облачка не получилось: меня таки впихнули в такси, куда впихнулись также Степаныч и Магдалена. Та почему-то нервничала и то и дело давала ценные указания:

      – Учти, Степаныч, у нее аппетит плохой! Ее буквально силой надо заставлять кушать!

      – Ничего, поработает – появится аппетит! Как там говорят? Кто не работает, тот не ест! А кто работает – у того аж за ушами трещит!

      А я усиленно всматривалась в зеркало заднего вида. Крошечное, не то что на створке шкафа, но другого под рукой не было, и я, ловя свое отражение, молила зеркало спасти, втащить в себя, как в моих полуснах, короче, помочь ускользнуть от рабской участи. Так вот фиг там! Наверное, только мое зеркало позволяет выскочить за пределы дурацкого мира, в котором рулят Степанычи. Аппетит у меня плохой, думала я, но кружки три крови в худосочном теле наберется, и старый козел в кителе непременно ее выпьет!

      Выбираемся из машины, идем к вокзалу, входим в вагон. За окном Магдалена, сволочь, платочек к глазам прикладывает: страдает, блин! А я разве не страдаю?! В плацкарте, где мы расположились, народ уже курочек распаковывает, яйцами об столешницу постукивает, а меня буквально тошнит от запахов еды. Тошнит и от Степаныча, что машет рукой заоконной сволочи:

      – Давай уже, иди! Нечего мокроту разводить, все будет хорошо!

      Он расстегивает китель, позвякивая наградами, и тучный пассажир с куриной ножкой в руках задает вопрос:

      – Боевые?

      – Получены во время пребывания в составе контингента.

      – Какого контингента, если не секрет?

      – Секрет. Но за здорово живешь такого не дают, согласитесь.

      А меня будто током ударило, типа озарение нашло. Состав тронулся, Магдалена исчезла из оконного проема, и тут я начала. Одну награду сорвать! Другую, да чтоб с мясом, с нитками и кусками материи! Потом на пол их кинуть, потом еще сорвать, пока все побрякушки не окажутся под ногами!

      Степаныч обалдел, первые секунды даже не сопротивлялся. А потом кровью налился да как заорет:

      – Что ж ты, сучка, творишь?! Мне ж их сам министр обороны вручал! На святое, зараза сумасшедшая, руку подняла!

      Он звучно хлестанул меня по щеке, прозвучала матерная брань, и вдруг Степаныч кинулся куда-то вон из купе (надо сказать, обалдевшего – тучный так и застыл с открытым ртом, в котором белела непрожеванная курочка). Раздалось шипение, движение пейзажа за окном остановилось, и я поняла: сработало! Не бывать мне пленницей Мухосранска, не пить Степанычу моей кровушки! Между тем тот вернулся, схватил меня за руку, другой рукой мою сумку подхватил и потащил в тамбур. Там уже проводница мечется, вопит, мол, какой идиот стоп-кран сорвал?! А меня выкидывают на