Басурманин. Крылья каарганов. Милена Миллинткевич

А я должен успеть подготовить ловушку.

      – Ты так уверен, что для него это столь ценно? Что же! Оставьте… – Маджид махнул рукой, повелевая страже отпустить военачальника. – Я дам тебе возможность доказать преданность Хорезму и мне, твоему повелителю.

      Турсун склонился к шаху и что-то прошептал на ухо. Юный правитель поднял руку, повелевая советнику отступить. Тот поклонился, отошёл на шаг назад и положил ладонь на трон.

      – Раз уж кроме тебя у меня не осталось родственников, – продолжил Маджид, – я тебя пощажу на этот раз. Расправься с непокорным бунтарём и докажи верность. Принеси мне голову хана Дамира или сложи свою. Если явишься ни с чем, я велю изрубить тебя на куски и скормить тиграм. Моему войску слабый военачальник не нужен.

      Турсун склонился перед шахом, когда за Джамбулатом закрылись двери.

      – Что прикажет повелитель?

      – Я желаю, что вы не спускали с него глаз. Чтобы ни один стервятник не пролетел над головой, ни одна песчинка не поднялась с земли без моего дозволения. Мне нужно знать о каждом шаге Джамбулата, обо всём, что он делает, кого принимает, где бывает. Разузнайте, что это за таинственное сокровище хана Дамира попало в руки моему дяде.

      – Он не скроется от нас, повелитель, – склонил голову второй советник.

      – Стань для него кошмаром, Яшан. Пусть мой дядя вздрагивает от каждого шороха за спиной. Я хочу, чтобы он боялся – тени на стене, воды в кувшине, лепёшки на столе.

      – Так и будет, повелитель! – переглянувшись, советники довольно усмехнулись, поклонились и скрылись за дверьми.

      – Что же ты скрываешь от меня, дядя? – вслух произнёс Маджид, оставшись в одиночестве.

      ***

      Всю ночь военачальник Хорезма не мог сомкнуть глаз. Мысли о ловушке, куда он сам себя загнал, не покидали его. И только к концу дня он понял, что нужно делать. Джамбулат отправился на окраину столицы. Он скакал по улицам Гурганджа, что есть сил, стегая коня плетью по бокам, поднимая столб серой пыли, мчался к неприметным мазанкам, примостившимся у подножья холма.

      Светило, медленно спускавшееся к пастбищам, застило взор и согревало приятным теплом. А там, далеко, земли ненавистного ему хана Дамира скованы стужей, укутаны белым саваном. Седые тучи роняют замёрзший пух и прячут остывшие лучи. Джамбулат поёжился.

      Остановив коня возле вросшего в землю дома-мазанки, он спешился, набросил на кол ограды поводья и стремительно вошёл внутрь. Щурясь, осмотрелся. В полумраке глаза не сразу различили сидевшего у входа мальчишку.

      – Тамача, скройся! – немного привыкнув к тусклому свету, гаркнул он. – Воды коню дай, да корма насыпь.

      Мальчишка встал, поклонился и вышел из мазанки, плотно затворив створчатые двери.

      С низенькой скамейки поднялась женщина.

      – Суюма! – Джамбулат холодно посмотрел на сестру.

      – Что случилось, брат? Ты был во дворце? Что сказал шах Икинджи? Что тебя тревожит?

      – Икинджи? – хмыкнул Джамбулат. – Разве ты не знала? Его больше нет.

      – Как так, брат? – Суюма подошла