Свободных мест нет. Рассказы советских времен (сборник). Елена Лактионова

телом: ей казалось сейчас ворвутся эти люди и будут лапать ее липкими руками…

      Потом телевизор утих, заиграл аккордеон. Стали петь; песни походили на гортанный рев. Потом отчего-то возникла ссора, пение прекратилось, голоса стали резче, визгливее. Возня, удары, крики, детский плач, шум драки, – всё слилось в сплошной кошмар, превратилось в острую всеохватывающую головную боль. Сколько так продолжалось, Надя не знала, – ей казалось, это не кончится некогда.

      Ближе к утру стали затихать. Кто уходил, кто оставался там, где его свалил сон. Надя больше так и не уснула. Голова была тяжелой, откуда-то изнутри поднималась противная, как спрут, боль и сдавливала затылок, виски, резала глаза. Надя рассмотрела в темноте циферблат часов: было около шести утра. С трудом поднялась. Тело затекло от неудобной позы, отлежавшую руку кололо.

      На кухне продолжал одиноко играть аккордеон. Надя, не включая свет, оделась, стараясь не шуметь, прошла по коридору к входной двери – она была даже не заперта, – и вышла.

      На улицах было безлюдно. Редкие пассажиры автобуса клевали носами. Надя добралась до своего общежития. Ее встретила заспанная вахтерша:

      – Ну что, нагулялась? Где была-то?

      Надя не ожидала, что ей придется отчитываться перед вахтершей, и промычала что-то невразумительное.

      На лестницах, по длинному коридору валялись конфетти, серпантин, конфетные обертки – результаты новогодней ночи.

      В комнате была только Вера. Она тоже, видать, недавно пришла и завалилась отсыпаться. На Надин приход открыла глаза и повернулась к стене. Надя разделась, достала из сумки и швырнула в тумбочку туфли и, не умываясь, забралась в постель.

      «Спа-ать, спа-ать», – будто в бреду повторяла про себя Надя.

      Она быстро стала куда-то проваливаться, вздрогнула и подумала еще: «Ну вот, и Новый год прошел. А там всё потечет, как надо».

      И уснула.

      1984 г.

      1991 г.

      Композитор Щелоков

      В малярке, перед самым обедом, бригадирша Люська, вытирая растворителем краску с рук, объявила:

      – Бабы, после обеда не расходиться: идем на столярку – композитор какой-то приехал. Петь будет.

      – Что за композитор-то?

      – А хрен его знает. С баяном. Приехал уже, у проходной в автобусе сидит. А чё нам – всё не работать.

      После обеда стали собираться. Столярный участок – или столярка, как его называли, – находился за территорией завода; к нему нужно идти через проходную, потом вдоль забора мимо цехов и контор, и поход на столярку считался маленьким событием дня. К нему готовились, тем более потому, что на столярке работали одни мужчины.

      Девицы в раздевалке подкрашивали реснички, оттирали забрызганные мелом лица, надевали выстиранные, «на выход» курточки, чистые платки.

      – Ой, бабы, на девок-то наших гляньте: мазюкаются-то чего! – делала губки «бантиком» квадратная тетя Тоня; для нее кладовщица всегда заказывала самый большой размер комбинезона. – Давайте,