Другая улица. Александр Бушков

меня враждебно, без малейшего страха. И отвечает:

      – А что такое? Велел ноги раздвинуть – я и раздвинула. Что не так?

      И снова в потолок уставилась. И такая она сейчас красивая, что какая бы завируха в голове ни творилась, а отступать я не намерен. Взял себя в руки, подошел, склонился над ней, опять грудки потискал, поцеловал. Не отвечает, но губы женские, теплые, приятные. Стал я на нее ложиться…

      И снова тычется мне в лицо волчья морда, из пасти тянет вонючим звериным духом, клыки лязгают…

      Вскочил я. Застегнул штаны и вышел, не оборачиваясь. Очень уж все натурально, и не могу я себя заставить пробовать в третий раз, хоть ты меня озолоти…

      Грохнул я дверью, прошел к столу и налил себе от души. Тарас на меня смотрит исподлобья, очень внимательно.

      – Что-то быстро ты, друже командир, – говорит он без улыбки.

      Выпил я, стукнул по столу пустым стаканчиком и говорю:

      – Тарас, с ней и в самом деле чертовщина какая-то творится…

      Он и бровью не повел. Встал, сказал спокойно:

      – Посмотрим…

      И ушел в спальню. Дмитро в уголке примостился, зубами уже не стучит, но вид у него такой, что ясно, сопляк себя потерял надолго. А у меня в голове одно крутится: «так не бывает…»

      Тарас вернулся очень быстро. Сел к столу, вылил в стакан, что в бутылке оставалось, и выцедил, как воду. И сидит мрачный, как туча.

      – Что, Тарас, – говорю я тихо. – Волчья голова?

      Он кивнул, не поднимая на меня глаз. Расстегнул рубаху на груди и рукой там шарит. Я помню: у него там, на гайтане, кроме нательного креста еще и мешочек какой-то повешен черт знает с чем, и кривулька железная, и еще что-то. Гуцул чертов. И крест у него на шее, и всякие языческие талисманы. Вроде бы и христиане, а какому черту они там у себя молятся, и не поймешь…

      – Что же это такое, Тарас? – спросил я растерянно.

      – А ничего такого необычного, – говорит он буднично. – Ведьмачка. Всего и дел. Советка она там или кто – тут без разницы… Они везде одинаковые.

      – Подожди, – говорю. – Это же Советы. У них безбожие, им такого не полагается…

      Он усмехнулся одними губами:

      – Интересно бы посмотреть, как ведьмачке объяснят, что ее не полагается… – и смотрит на меня как на малого несмышленыша. – Эх вы, городские хлопчики… Пожили бы где поглуше, быстро разобрались бы что к чему… Такие вещи, Андрий, ни царским, ни сталинским указом не запретишь… Дернул же черт связаться…

      – Подожди, – сказал я. – Можно ж что-нибудь придумать… Пойдем к ней все вместе, голову простыней накроем…

      Он поднял на меня тяжелый взгляд:

      – Иди один и что угодно пробуй. Меня к ней больше не заманишь…

      – Так она ж нам глаза отводит! Наваждение, морок…

      – А я спорю? – пожал он плечами. – Кто ж ее знает, отводит или нет. И что она еще может, опять-таки никто не знает.

      – Ни черта не пойму, – сказал я в полной растерянности. – Что же она нам там, на улице, чего-то такого не устроила?

      – А я откуда знаю? Может,