Когда вырастают дети. Ариадна Борисова

на Женины руки в перчатках, ущипнул за щеки, закричал в каждой клеточке моментально продрогшего тела: «Ага-а, вот ты где!» Помочь теперь могло только самовнушение. Свежемороженые губы еле зашевелились: «Мне жарко, мне жарко, мне очень жарко! Уф-ф, какая знойная вокруг Африка! Я гуляла в бикини у Нила, в Лимпопо голышом я ходила!» Холод насторожился и, прочухав обман, пощекотал в носу. Женя чихнула с колокольным отзвуком в голове, не выдержала и заскочила в кафе.

      Как же мало иногда человеку надо, чтобы почувствовать краткий миг счастья! Душа приняла с чаем блаженство тепла, руки согрелись о горячие бока чашки. Из нее поднимался сладкий пар, с краю уютно свисал хвостик чайного пакетика. Чьи-то глаза расплывчато и дружелюбно мерцали напротив. «Замерзла?» Голос низкий, с приятной, не простудной хрипотцой.

      Рядом звенели о чем-то знакомые голоса. Женя оглянулась: за соседним столиком сидели пятеро одноклассников – троица «богатырей» и Кислицына с Сорокиной. Запивали чаем пирожные. Юля увидела Женю, обрадовалась и подвинулась, освобождая место:

      – Жень, иди к нам, мы с Надей «ответ» Чехову сочиняем! Поможешь?

      Женя засмеялась:

      – У мужчин классификация короткая: от четырнадцати до двадцати – пиво, потом – водка.

      Сорокина затрепетала ресницами «Макс-фактор»:

      – Мы рассматриваем мужчин с точки зрения косметики.

      «Мужчины от 16 до 20 – пудры и румяна: то бледнеют, то краснеют. От 20 до 25 – тушь для ресниц: обещают быть пушистыми, но липнут и щиплются», – прочла Женя на листке.

      – Это я еще в школе придумала, – гордо сказала Кислицына.

      – А дальше?

      – Дальше опыта не хватило.

      – Шелковникова, по-твоему, опытная? Она же целоваться не умеет, – Дмитриевский почему-то хулигански подмигнул Сорокиной, и на круглый лоб Нади набежали некрасивые морщинки. Только она открыла рот, как Шишкин воскликнул:

      – Есть идея инсценировать к Новому году «Евгения Онегина»!

      Надя осталась с открытым ртом.

      – Теперь я понял, отчего мне всегда казалось, что «идея» – производное от слова «идиотство», – заумничал было Дмитриевский, но Юля его перебила:

      – Браво, Миша!

      И Гладков одобрил:

      – Зачет.

      Глаза Дмитриевского посерьезнели, а губы недоверчиво скривились:

      – Фанфик, что ли? Типа продолжение – «Онегин вернулся, Татьяна опять влюблена»?

      – Зачем? – удивился Шишкин. – Все по роману плюс немного других пушкинских стихов. Вшестером отрепетируем и выступим на вечере. Ты же с нами, Женя?

      Она неопределенно пожала плечами. Ленский дома ей надоел.

      – Почему обязательно Пушкин?

      – По нему легко писать, – пояснил Шишкин. – Стихи даже к рэпу подгоняются.

      – Кто будет этим заниматься? – Гладков задал вопрос для проформы. Из всей компании к драматургическому труду годился разве что Дмитриевский, и то с натяжкой.

      – Я, – застенчиво улыбнулся