Планета супербарона Кетсинга. Виталий Заяц

Вок выбрал второе.

      Пока господин обедал, хозяин стоял столбом в углу – вежливость проявлял. Прислуживала – подала рыбу и убрала кости – его жена, бывшая на каком-то значительном месяце беременности. Она-то и не дала поспать – часа два подремал, не больше. Проснулся от короткого крика. Громкого. Прочь из этой конуры, спасаться! Порыв удалось подавить. Еще крики, теперь ожидавшиеся и потому не пугающие. Вок все-таки вскочил, схватил замеченный вечером осветительный прибор – кусок пакли в плошке с вонючим жиром. Ткнул паклей в дымную печку и кое-как осветил комнату. Хозяин храпел в углу как ни в чем не бывало, а вот жена его занялась деторождением со всеми прилагающимися прелестями. Пришлось пнуть хозяина, чтобы дело делал – скорую помощь вызвал, или что тут у них полагается в таких случаях. Женщина затихла на время, и Вок вернулся на свою парадную лавку.

      Заснуть не получилось, сначала мужик топал ногами и что-то невнятно обсуждал с женой, потом хлопал дверью, потом опять кричала роженица, а пришедшая по вызову бабка суетилась вокруг. Лежать было невозможно, Вок сел наблюдать. Брезгливо, неприятно – никогда не был энтузиастом натуралистических картинок. Но других вариантов попросту не имелось. Будто затащили тебя в зал, и выйти нельзя – пялься на экран, что бы там ни показывали.

      Бабка-повитуха одета была в самое грязное старье, какое можно вообразить, рук не мыла, наверное, с Рождества. Да и то неизвестно, празднуют ли здесь Рождество. Мужик тоже гигиеной не заморачивался. Не то что медицинских инструментов, даже и таза с водой Вок не углядел. Вспомнился оставленный у супербарона атлас. Чем вспомнился? Ощущением стерильности, наверное, кости, жилы, мясо, все чистое, промытое. И блестящие никелированные зажимы, белые бинты. Знают на этой планете что-нибудь про белые бинты? Ох, вряд ли.

      Гостить у рыбака нравилось все меньше, это в придачу к тому, что с самого начала в дом не хотелось даже заходить. Теперь Вок был готов бежать прямо среди ночи. Куда? Представил себя висящим на кустах, как муха на липучке, тысячи кривых колючек вцепились в одежду, а снизу растут новые – как те бамбуковые побеги из рассказов про азиатские казни. Чего вообще он сидит в этой грязной дыре? Ах да, паром. К парому надо подгадывать, не раньше.

      Хижину, находиться в которой с каждым часом становилось все труднее, покинули еще через день. Рыба за это время окончательно стала поперек глотки, крики ребенка – вполне себе родившегося, несмотря на антисанитарию, – звучали в ушах, даже когда тот засыпал. Хозяин жилища вывел Вока к телеге, нагруженной мягким барахлом. Не сразу удалось понять, что это не мусор, прихваченный, чтобы выбросить по дороге, а мягкое посадочное место для него – графа. Появилась и лошадь, не очень и тощая, но очень грустная. Она все время норовила остановиться и слопать ближайшую колючку. Наверное, из-за колючек и грустная, заключил Вок. Мужик полил на ступицы какой-то гадостью, то ли чтобы не оскорблять слух колесным скрипом, то ли чтобы не демаскировать эшелон до поры до времени, взял лошадь под уздцы и пошагал вдоль извилистой, скрытой кустами